Один фейсбучный разговор
-Милан Кундера (Невыносимая лёгкость бытия)
Я редко вовлекаюсь в какие-то интернет дебаты, но если дело касается моих статей, то иногда, отзываюсь на критику, стараясь объяснить что же имел в виду.
Недавно я втянулся в такую беседу, и одна из её участниц попросила меня сделать пост из этого разговора. Я подумал, почему бы и нет, возможно, кому-то ещё будет интересно.
Сначала я хотел, было, написать по мотивам этого разговора статью, но потом решил сохранить его как есть, потому что сквозь него хорошо видны не только идеи, но и сам способ мышления разных людей.
Разговор этот имеет свою предысторию.
В марте я написал коротенький (по моим меркам) пост, который имеет смысл сейчас перечитать, чтобы было понятно, о чём идёт речь.
Пост этот был о моём отношении к аннексии Крыма, но использовал я при этом аналогию с оккупацией Советской Армией Чехословакии, в чём, конечно, был неоригинален.
С одной стороны для меня это была метафора, но с другой – вполне реальные глубокие переживания.
21-го августа в годовщину оккупации я повторно опубликовал этот пост в Фейсбуке с такими словами:
“Сегодня очередная годовщина, вторжения советской армии в Чехословакию. Дата, которую мы, как народ, постарались вытеснить из своей памяти, как и многие другие подобные даты.
Однако любая духовная традиция и примкнувшая к ним современная психология, талдычат нам как заведённые, что исцеление, как индивидуальной психики (души), так и групповой, происходит через принятие, будь то покаяние в Христианстве, самоисследование в Буддизме, или психотерапевтический процесс.
Всё это направлено на то, чтобы не отворачиваться от своих тёмных, теневых сторон, смотреть на них, исследовать их, и осознанно выбирать идти в сторону света.
Поэтому сегодня есть повод вспомнить об этой групповой боли.
Даже если вы никак сознательно не идентифицируете себя с этой странной общностью “Советский Народ”, тем не менее, глубинные бессознательные связи, “кармические”, если хотите, они, ведь, всё равно остаются”.
Несколько человек его расшерили.
Одна моя подруга перепостила написав вот что:
“Я сижу сейчас в львовском аэропорту и пытаюсь не разреветься от боли, читая этот текст”.
Дальше под этим репостом началось обсуждение.
Я тоже в нём поучаствовал. Всех комментариев я здесь публиковать не буду. Приведу лишь диалог с одной женщиной. Имя я изменил. Назовём её Марина.
Марина:
“Может все же с крышей у тонкочувственной интеллигенции что то не так… ? Да мало ли что там в этой нашей истории было, и чего еще будет. Обо всем страдать жить будет некогда…”
На что моя подруга резонно ей ответила:
“Марина, в моем языке “страдание” – долгоиграющая история, останавливающая активность, (я страдаю, убиваюсь, ничего не могу делать – такое тоже бывает). Чувствование боли или даже переживание страдания необязательно должно быть длительным и останавливать или уж тем более приносить удовольствие”.
Марина:
“Как можно чувствовать боль или тот же стыд, и не страдать, если ты не мазохист конечно? Если чувствуешь боль и не страдаешь, не убиваешься по этому поводу, значит просто не очень то и больно… Такая просто интеллектуальная заморочка… Чувствовать слабые импульсы, не страдать от них, но отмечать, типа печалиться… Печалька… Просто на самом деле не очень-то больно… Такое вот умственное чувство?”
Ну, тут уж не выдержала душа поэта и я вмешался.
Я:
“Прошу прощения, что влезаю в ваш междусобойчик, но будучи той самой “тонкочувственной интеллигенцией со слабой крышей”, хочу сначала задать вам, Марина, вопрос, чтобы лучше вас понять, и собрать больше материала для ответа. А потом уж попытаюсь ответить на все ваши вопросы. Если мои ответы вам нужны, конечно.
Вопрос такой: что значит жить некогда? И соответственно, что для вас значит – жить? В обсуждаемом контексте – что значит успевать жить?”
Марина (в сторону):
” Да вся эта статья напомнила мне детство… Когда я читала учебник истории и возмущалась и переживала, что мир устроен как-то недобро, жесток и не справедлив… И вот тот же скулеж и переживание только уже от взрослого казалось бы и интеллигентного человека… ну, как это можно всерьез обсуждать? Пустое… идеалисты…”
Я:
“Ну что же, Марина, хотя вы не ответили на мои вопросы и в целом предпочитаете держать дистанцию со мной, обращаясь исключительно в третьем лице, и к тому же во множественном числе (идеалисты), что само по себе симптоматично, я всё же считаю своим долгом объясниться (Шутка. Мне просто интересно поучаствовать в разговоре).
К тому же, возможно это будет интересно честной компании собравшейся здесь.
Первое – о детстве и жестоком мире.
Я абсолютно с вами согласен – мир жесток и несправедлив – часто, хотя и не всегда. Очевидно, что с Миром как таковым мы с вами поделать ничего не можем.
Тем не менее, существует такая вещь как причастность к определённым частям и отдельным событиям этого Мира.
Второе – о сопричастности.
Хотя, я вас, конечно, совсем не знаю, всё же смею предположить, что если, скажем, у вас умрёт кто-то очень близкий, вы вряд ли скажете себе: “Ну, ОК, мало ли что случается в человеческой истории, в конце концов, мир жесток и несправедлив! Обо всем страдать – жить будет некогда!”
То есть, скорее всего, вы будете переживать своё страдание от этой потери (ну, я это допускаю, не зная вас). И это страдание, я подозреваю, будет сильным, если человек был по-настоящему близок вам.
Но вот, если умрёт друг вашего друга – знакомый, но не близко, возможно, вы тоже будете переживать (сопереживать) своему другу, и вообще, жалеть, что человек этот ушёл, однако, интенсивность этого переживания (страдания) будет слабее.
По крайней мере, у большинства людей, это так происходит.
И третий случай: вы видите на улице похоронную процессию – умер совершенно незнакомый вам человек и это вас никак не трогает. Возможно, лишь, заставляет задуматься о бренности бытия.
К чему это я?
Есть такое русское слово, как сопричастность. Сопричастность – чувство крайне субъективное – вы либо чувствуете его, либо нет. Поэтому, если для вас лично что-то является лишь фактом истории и вы не чувствуете никакой связи с этим событием, то, разумеется, вы не можете разделить чувств тех, кто переживает это событие как более личное, непосредственно касающееся их. Ваши зеркальные, пардон, нейроны, просто не возбуждаются.
Я ведь, недаром написал именно о Чехии и Украине. Во вступительных словах я сказал, что с идентификациями у меня всегда было неважно – никогда, например, не чувствовал себя патриотом, даже живя в СССР (что было противоестественно). Не чувствую им себя и сейчас.
Тем не менее, если я связываюсь непосредственно, с конкретными людьми, то я становлюсь сопричастен им.
Вы написали: “мало ли что происходило в нашей истории!”
Я, в общем-то, думаю так же. В истории человечества происходило много всего и с большинством событий я не чувствую никакой реальной связи. Только с некоторыми – благодаря случайности и близости с реальными людьми – моими друзьями.
Я не переживаю из-за Куликовской битвы или Цусимского сражения, даже Великая Отечественная Война, для меня, сейчас всё больше уходит в прошлое и всё меньше трогает эмоционально. Сказывается временная дистанция и моя личная невовлечённость в эти события.
Но, вот с Чехией… видите ли, я же там в статье объяснил, что мой отец был оккупантом. А я, знаете ли, чувствую связь со своим отцом.
Но опять же, до тех пор, пока он был оккупантом какой-то абстрактной для меня страны, мне было, в общем-то, наплевать. Рассматривая его чешские фотографии, я просто ничего не чувствовал – ну, сидит группа офицеров на фоне каких-то старых замков и церквей – и что? Ничего.
Почувствовать же я смог только пожив в Чехии, худо-бедно изучив язык этой страны и подружившись с конкретными людьми.
Ну, а ситуацию с Украиной вам, наверное, объяснять не надо. У меня там полно очень – очень близких друзей и родственников. Поэтому сердце моё болит за них, и мне ужасно стыдно, что своей невольной причастностью к государству под названием Россия я оказываюсь, опять же, не желая того, причастным к агрессору.
И третье (гораздо короче).
Вы написали:
“Если чувствуешь боль и не страдаешь, не убиваешься по этому поводу, значит просто не очень то и больно… Такая просто интеллектуальная заморочка… Чувствовать слабые импульсы, не страдать от них, но отмечать, типа печалиться… Печалька… Просто на самом деле не очень то больно… Такое вот умственное чувство?”
Отвечаю на ваши вопросы:
Я, разумеется, не могу влезть в вашу шкуру и почувствовать так как вы. Точно так же, как вы не можете почувствовать то, что чувствую я. Но, из ваших слов я могу предположить, что вы человек крайностей – либо “убиваешься”, либо ничего не чувствуешь.
Я, конечно, сомневаюсь, что у вас именно так всё и происходит, но допустим.
За себя же могу совершенно определённо сказать, что у меня это происходит совсем по-другому.
Между полярностями абсолютного покоя, граничащего с бесчувственностью, и истерикой (когда убиваешься), у меня располагается обширный спектр чувств, которые я могу переживать с различной интенсивностью и разными способами.
То есть, подводя итог, все, что я написал выше можно свести к четырём предложениям:
- Существует спектр причастности событиям.
- Существует спектр переживаемых чувств.
- У нас есть способность к рефлексии этих спектров.
- Грех ею не воспользоваться.
В общем-то это всё.
Если вам интересно продолжить разговор со мной лично, а не с абстрактными “идеалистами”, буду рад”.
Марина:
“Ну, вот как хорошо умные мужчины все объяснили. И что дальше?”
Я:
“Всё-то Марина вы не можете без оскорблений. Вот умным меня обозвали!
А что вы имеете в виду под “что дальше?”
По моему плану, у меня дальше жизнь, а там уж как судьба распорядится.
Марина:
“А меня вообще умные мужчины волнуют;)))) хотела написать про традиции нытья и покаяния русской интеллигенции, но не буду…. Некогда. Пойду жить… А про умного, это не оскорбление, я действительно так думаю”.
Я:
“Ну, вот и славно! Рад, что всё заканчивается любовью, братанием, волнением, и комплиментами, а жизнь, тем временем, продолжается!
А про традиции нытья и покаяния русской интеллигенции, правильно решили – не пишите. Ни вы, ни я к этим традициям, похоже, отношения не имеем, так что, какой смысл интернет сотрясать”.
Всего вам доброго Марина!”
Марина решила не продолжать наш диалог, но я позволю себе пофантазировать насчёт её вопроса: “И что дальше?”
Судя по всему, Марина, недовольная традициями нытья и покаяния русской интеллигенции, считает, что эта самая интеллигенция ограничивается исключительно нытьём и покаянием не доводя его до какого-либо стоящего дела.
В этом я абсолютно с Мариной согласен. К чёрту такую интеллигенцию!
Я сам к ней не отношусь и вам не советую.
Но, действительно, что же дальше?
Я не зря написал, что дальше – жизнь. То есть, я буду испытывать новые чувства по поводу новых событий, буду опять их осознавать и рефлексировать, буду думать, и буду действовать – делать конкретные дела.
Но так же, я постараюсь не забывать историю.
И здесь, я хочу привести ещё один – параллельный диалог из того же общего разговора, который произошёл у меня уже с мужчиной, назовём его Андреем. Этот диалог для меня, как раз, отвечает на вопрос: “что дальше?”
Андрей:
“Пражские события и Украинские – разные, но да, формы проявления реакции среди людей подобны. Я как-то пытаюсь дистанцироваться, вплоть до цинизма – переживание боли, страдания не очень хороши для попытки трезвой оценки. Но ты молодец, нужно, обязательно нужно говорить, мы все не в той ситуации что бы позволить себе повторять историю глупым кровавым фарсом”.
Я:
“Андрей, а у меня вот по-другому устроено. Если я дистанцируюсь эмоционально “до цинизма”, мне это практически никогда не помогает вынести более объективную оценку (о трезвой я не говорю, потому что люблю выпить), именно потому что не учитываю чувства. А они, между тем, практически всегда являются слагаемым любой человеческой ситуации. Мы, к сожалению, или к счастью, не компьютеры.
Поэтому, я предпочитаю продолжать чувствовать, но одновременно рефлексировать свои чувства.
Написание статей, кстати, это один из результатов этой рефлексии”.
Андрей:
“Да конечно, … вот ведь, чет не хочу погружаться в объективность против субъективности, и эмоциональность против рациональности. Для меня это способ отделить факты от мнений с учетом, что мнения так же ценны. Это всего лишь способ – дистанцируемся, выдыхаем, а потом пытаемся аккуратно контактировать, выстраивая оценочность – сначала факты потом оценки. Журналисты таскают много мусора, так что мера по большей части вынужденная.
Покаяние, по большому счету это всего лишь восстановление целостности, общности, адекватной, общей оценки реальности – вещь тонкая и хитрая”.
Я:
“В целом я согласен, Андрей. Дистанцирование, у меня лично, лучше всего происходит через объективизацию (или объективацию, если можно так сказать) – превращение ситуации, и в том числе моих собственных чувств по поводу этой ситуации, в объект исследования, в объект рефлексии, но не через подавление их. Но это мой способ, не считаю его универсальным.
Насчёт журналистского мусора тоже согласен, поэтому лично для меня важно непосредственное общение с людьми – участниками событий. Я же недаром постоянно подчёркиваю, что меня что-то начинает по-настоящему касаться, если лично я чувствую сопричастность конкретным людям.
Покаяние же – да, вы очень точно сказали, что это восстановление целостности общности, адекватной, общей оценки реальности, но для меня это не жест, и в большей степени не слова и не интеллектуальная оценка. Это со-переживание с участниками событий. И это моё личное действие.
В ситуации с Чехией, как я сказал, для меня определённого рода “искуплением” (хотя это слово наполнено какими-то жуткими коннотациями), была близкая дружба с чехами и работа с ними в качестве психолога.
Этим я устанавливал свою более глубокую связь с ними, входил в их мир и расширял свой собственный.
С одной стороны это просто происходило само собой – без натуги, но с другой стороны, я осознавал, рефлексировал это и чувствовал, что один из важных контекстов в этом взаимодействии, именно это самое“искупление”.
Сейчас я чувствую, что мой “гештальт” с чехами закрылся. Моя личная вовлечённость в ситуацию конфликта исчерпана. Я дружу с ними так же, как дружу с американцами, итальянцами, японцами… – между нами никогда не возникало никакой “Коллективной тени”.
С украинцами – то же самое, я стараюсь поддерживать своих украинских друзей чем только могу, но в большей степени, стараюсь поддерживать нашу связь. Мне очень важно спасти наши отношения – эту тонкую ниточку связывающую нас – нашу личную дружбу. Потому что давление пропаганды, мифа и общественного бессознательного сейчас огромно”.
Андрей:
“Полностью с вами согласен. Мы разные, описываем по-разному, очень похожие вещи, но это хорошо”.
Ну вот, на этой позитивной ноте, наш разговор и заканчивается.
Если оккупация Чехословакии каким-то образом прошла мимо вас, то вот здесь большой познавательный фоторепортаж о событиях в Праге августа 1968 г.
А также, если вдруг не читали/не видели, рекомендую прочитать книжку Милана Кундеры Невыносимая легкость бытия, и посмотреть одноименный фильм Филипа Кауфмана.
Спасибо вам за внимание!
Ну, а если вдруг, прожив, свои сколько-то лет, вы до сих пор не знаете кто во всём виноват, то вот в этой песне вам объяснят. Всё-таки, ужасно это приятно – знать кто во всём (во всём!) виноват.
Всего доброго, и надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
И ради бога, берегите свои дружеские связи, не приносите их в жертву политике и идеологии. Политика и идеология изменчивы, и предадут вас первыми, а вот личная дружба, если её беречь и вас сбережёт.
А теперь идите и медитируйте!