По мотивам “Краткой истории человечества” Юваля Харари, “Лавра” Евгения Водолазкина, “Дао дэ цзин” Лао-цзы, а также выступлений Сиддхартхи Гаутамы, Линь-цзи, Догэна и Эдди Иззарда.
Часть первая. Широта
“20 июля 1969 года Нил Армстронг и Базз Олдрин высадились на Луне. Несколько месяцев перед полётом экипаж “Аполлона-11” тренировался в пустыне, в “лунном ландшафте” на западе США. В тех местах живёт несколько коренных американских племён, и существует история – или легенда – о встрече астронавтов с одним из туземцев.
Однажды к астронавтам подошел старый индеец и спросил, чем они тут занимаются. Они сказали, что готовятся к полёту на Луну. Услышав это, старик ненадолго примолк, а потом попросил астронавтов оказать ему услугу.
– Что нужно сделать? – спросили они.
– Люди моего племени верят, – сказал старик, – что на Луне обитают святые духи. Не могли бы вы передать им важную весть от моего народа?
– Какую весть? – спросили астронавты.
Индеец произнёс несколько слов на родном языке и заставил астронавтов повторять непонятные им звуки вновь и вновь, пока они не запомнили фразу правильно.
– Что это значит? – спросили астронавты.
– Этого я вам сказать не могу. Это тайна, её знает только наше племя и лунные духи.
Вернувшись на базу, астронавты нашли знатока индейских диалектов и попросили его перевести тайное сообщение. Когда они воспроизвели эту фразу, переводчик разразился неудержимым смехом, а успокоившись, сообщил им, что заученная ими фраза значит: “Не верьте ни единому слову этих людей – они пришли, чтобы украсть у вас ваши земли”.
– Юваль Ной Харари. Sapiens. Краткая история человечества
Не знаю, происходила ли эта история в действительности, однако она рассказывает мне об освоении территории, которое свойственно не только этим людям, приплывшим когда-то на своих каравеллах к незнакомым землям и достаточно быстро присвоившим их себе, а через пятьсот лет протянувшим свои загребущие ноги и к Луне. Помните: “Это – маленький шаг для человека, но огромный – для всего человечества”?
Не только. Не только эти люди, семеня своими маленькими шагами, бороздили бескрайние просторы – сами-то индейцы, а точнее, их предки тоже ведь когда-то досеменили прямо до открытия Америки, перейдя туда из Азии по Берингову перешейку примерно тридцать тысяч лет назад. Такая ли уж большая разница, когда именно произошёл захват территории – 30 тысяч лет назад или 500 лет? На каком, собственно, основании какую-то территорию мы считаем своей? Лишь на том, что захватили её раньше других?
Конечно, мы горазды создавать вокруг этого историю, объясняя и оправдывая себя в своих же глазах, оправдывая свою же экспансивную природу: “Я считаю эту территорию своей, потому что здесь жили мой отец, и отец моего отца, и отец отца моего отца…” Потом следует долгое эхо: ца-ца-ца-ца… Самый же первый отец родной в таких историях обычно просто взял то, что никому не принадлежало. Приходит такой пионер и спрашивает:
– Здесь есть кто-нибудь?
Ему говорят:
– Да, мы тут живём.
А он смотрит сквозь этих невидимых и говорит своим сотоварищам:
– Вот видите, я же говорил, что здесь никого нет!
Оказывается, это он к ним с самого начала и обращался – к сотоварищам-пионерам. И пионеры хором отвечают:
– Всегда готовы!
“Мы воруем страны с помощью флага”.
– Эдди Иззард
Если же “невидимые” аборигены знаками и жестами продолжают привлекать к себе внимание пионеров и настаивать, что, мол, нет же, вот они мы, мы тут и это наша земля, то, как на это указал Эдди Иззард, пионеры достают из кармана походных бридж свой последний аргумент и главный козырь:
– А у вас есть флаг? – саркастически вопрошают они.
– Нет, флага нет, – отвечают моментально поникшие аборигены.
– Нет флага – нет и земли!
– Но у нас вот тут камень священный…
– Камень не считается! Флаг должен быть, флаг, понимаете?
– Для чего?
– Чтобы приплыть куда-нибудь на каравелле и тут же воткнуть его в песок на пляже. А как только воткнули, тут уж всем становится понятно, чья это земля. А кому непонятно, этих… ну, этих скоро здесь уже не будет, – вы же понимаете, что кроме флагов у нас ещё и порох в пороховницах, и темень в темницах, и пионерская зорька во всех пионерских местах. Так что камень ваш не считается, потому что к нему не прилагается ни каравеллы, ни пороха, ни темницы, ни зорьки. Да и вообще он тяжёлый, таскать его ещё с собой, камень этот ваш!
“Белки всегда едят орехи, держа их двумя руками, всегда двумя руками – не больше и не меньше, “хр-хр-хр-хр”, но иногда такая вот белка останавливается и смотрит дооолгим взглядом, как будто припоминая: “Ох… кажется, я оставила газ включённым! Нет-нет, что это я? Я же белка!” А в другое время она опять останавливается и думает: “Чёртовы орехи! Как они мне надоели! Сыта я ими уже по горло! Как же я тоскую по грейпфруту!””
― Эдди Иззард
Да, вот так и происходило – что пять тысяч лет назад, что тридцать. Пусть предки этих индейцев не с людьми разговаривали, а с другими видами существ, но ведь тон разговора был тем же самым: “Вы кто такие? Я вас индейским языком спрашиваю: кто вы такие? Ах гигантские ленивцы? А священный камень у вас есть? Что, не слышу? Ах говорить не умеете по-индейски, тогда вы и не люди вовсе, и вам тут не только земля не полагается, но и мясо. Ваше мясо теперь будет нашим, и шкура, и кости, нам всё это гораздо нужнее, чем вам. Нам это всё ближе к телу. Потому что у нас камень есть, а у вас камня нет, и вообще вы – чёртовы гигантские ленивцы. А ну, слазь с дерева, кому говорят!”
В любой истории самое главное – аргументация и логика: нет флага – значит, нет земли, нет камня – значит, нет шкуры и мяса. В истории важна история, правильно обосновывающая любое действие. Как только удалось обосновать, тут же за историей появляется и чувство справедливости: ну правильно ведь всё сделали! “Ну как возможно было не отравить человека, если он мешал нам воровать и травить других людей? Это было бы нелогично!” (Но это, кажется, история из другой истории.) Так что нарратив, нарратив и ещё раз нарратив! Нарратив всему голова, он альфа и омега, и флаг, и священный камень! Если удалось ответить на вопросы про то, с чего всё началось или кому это может быть выгодно в будущем, то за логикой дело не станет, логика – ещё та проститутка, она, как известно, мягко стелется на любое крепкое основание.
“Но вот “пёс паршивый”! “Пёс паршивый” существует.
– Ах ты, пёс паршивый, стащил печенье со стола, пёс паршивый! – восклицаем мы в негодовании.
– Кто ты такой, чтобы судить меня? – отвечает нам пёс. – Вы – люди, регулярно устраивающие геноциды и войны против таких же людей, как вы, но других взглядов, вероисповеданий, цветов кожи… а я – украл печенье?! Это что, по-твоему, преступление?”
– Нууу, если ты так ставишь вопрос, то ты, конечно, прав. Извини! Возьми ещё печенье”.
– Эдди Иззард
Так что предки индейцев, эти крепко сбитые, кровь с молоком сибиряки, ловко воспользовавшиеся перешейком, тоже были не лыком шиты, тоже мастера геноцидов и блицкригов – за какие-то две тысячи лет без всякого пороху и каравелл вымели они с лица Северной Америки 34 из 47 видов крупных млекопитающих, а с лица Южной – 50 из 60-ти, прямо от Аляски до Огненной Земли – всё подчистую! Это – маленький шаг для человека, но огромный – для всего человечества! А потому что у этих крупных млекопитающих камня не было, а у сибиряков, наоборот, был. Даром, что ли, они в каменном веке жили? У них этих камней просто завались было в то время.
Но можем ли мы так уж строго относиться к сибирякам, выгораживая каких-то других, хороших и добрых сапиенсов? Это вряд ли. Ибо сибиряки не в Сибири зародились, они туда понаехали из Европы, которая совсем недавно загнивать начала под железной пятой толерантности, а в те далёкие времена вполне соответствовала законам джунглей, главный из которых звучит примерно так: “О… это, кажется, шевелится! Что я могу с этим сделать – съесть или совокупиться? Разделю-ка я это пополам: половину съем, половину осеменю”. Оприходовал и посеменил дальше, территории осваивать. Это – маленький шаг для человека, но огромный – для всего человечества.
Ну а европейцы откуда вышли? Из джунглей, вестимо! Отец, слышишь, рубит, а я отвожу. Теперь вот сами европейцы разошлись в своих в историях. Одни говорят:
– Надо широко распахнуть двери для новой волны пришельцев из Африки, ибо это кровинушки, братья наши и сёстры, от одного корня!
А другие им:
– Вы спятили? Что нам этот ваш дурацкий корень, если у них флага нет?
Ну, эти последние так обычно вслух проговаривают, а про себя всё о голубоглазых арийцах мечтают. Мечтают, но стесняются теперь это слово произнести. Но мечтают. Думают, что их-то праматери и праотцы, уж конечно, не от этого корня в африканских джунглях произошли, ибо их прасинеокие праблондины самозародились прямо тут, на их праисконных праземлях, из отражённого от снежных вершин солнечного света! И кстати, самозародились они сразу же с флагом в руках. С прафлагом.
– Пирог или смерть?
– Мне пирог, пожалуйста.
– Эээ… Простите, оказывается, все пироги у нас уже вышли, осталась только смерть.
– Эдди Иззард
Да, нарратив, нарратив и ещё раз нарратив! И неважно, высказан этот нарратив вслух или нет. Внутренний нарратив – он-то даже посильнее будет высказанного. И вообще, внутренний нарратив и внешний могут далеко расходиться в содержании, однако это нисколько не мешает пользоваться ими обоими в практическом отношении. Ну ясно же – один нарратив для внутреннего употребления, а другой – для внешнего; по одному нарративу, который выставляется в телевизоре, человека ни в коем случае ядом нельзя травить, а по-другому – по тому, который исключительно для внутреннего употребления, – “ну а как с ним ещё обойтись?”.
В конце концов, это же маленький шаг для человека, но огромный – для всего человечества!
“Примерно 13,5 миллиарда лет назад появились материя, энергия, время и пространство: произошёл Большой взрыв. Историей этих фундаментальных явлений Вселенной занимается физика.
Через 300 тысяч лет от начала своего бытия материя и энергия начали образовывать между собой сложные комплексы – атомы, а те стали комбинироваться в молекулы. Историей атомов, молекул и их взаимодействий занимается химия.
Примерно 3,8 миллиарда лет назад на планете Земля некие молекулы соединились в большие и сложные структуры – организмы. Историю органической жизни изучает биология.
Примерно 70 тысяч лет назад организмы, принадлежащие к виду Homo sapiens, породили нечто ещё более изощрённое – мы это называем культурой. И дальнейшей судьбой человеческих культур интересуется собственно наука история.
Ход человеческой истории определили три крупнейшие революции. Началось с когнитивной революции, 70 тысяч лет назад. Аграрная революция, произошедшая 12 тысяч лет назад, существенно ускорила прогресс. Научная революция – ей всего-то 500 лет – вполне способна покончить с историей и положить начало чему-то иному, небывалому”.
– Юваль Ной Харари. Sapiens. Краткая история человечества
Но не будем строгими судьями нашим африканским праматерям и праотцам. Во-первых, потому что они не выбирали быть именно такими – экспансивными захватчиками территорий, а их жизнь заставила, а во-вторых, жизнь кипит, пульсирует и подталкивает к безграничному распространению и других существ. Вот хотя бы наш новый знакомый COVID-19 – стремится к популярности не хуже любого блогера-ютьюбера. А сколько у него братьев? Одна бесконечность братьев до номера 19 и другая – после. И каждый из них – популярный блогер с миллионами фолловеров.
– Вообще говоря, история твоей земли будет развиваться довольно необычно.
– Разве история моей земли – свиток, чтобы ей развиваться? – спросил Арсений.
– Всякая история до определённой степени – свиток в руках Всевышнего.
– Евгений Водолазкин. Лавр
В общем, подводя итог этой части истории, можно смело сказать, что жизнь экспансивна по самой своей сути. Почему она экспансивна, история умалчивает. Как говорил Эдди Иззард: “Если Бог существует, то его план очень похож на то, что у него нет никакого плана”. В конце концов, согласно принимаемой нынче многими теории Большого взрыва, сама Вселенная экспансивна – она расширяется. А где мы проведём границу начала нашей личной истории, зависит от выбранного нами нарратива. Историю можно начать с появления вида Homo sapiens, а можно – с появления млекопитающих, а можно – с зарождения биологической жизни, а можно и с Большого взрыва. Кем был наш первопредок – тем самым первым Homo, который ещё даже не очень-то sapiens? Или, может быть, он был первичным аминокислотным бульоном в океанской пене? Этакой Афродитой он был? Да, богиня любви была бульоном, ничего с этим не поделаешь. И если она Афродита, а он Бульон, то вообще непонятно, какого это пола (тут к нам закрадывается страшная толерантная мысль, что никакого пола может не быть вовсе, – проклятое разлагающее влияние Европы!). А может, Сам Большой взрыв – наш предок? Всё-таки приятно произойти от большого и сильного взрыва. Ну… расскажите об этом историю, не забыв, конечно, ни про то, с чего всё началось, ни про то, кому всё это будет выгодно в будущем, ни про красивую логическую последовательность рассуждений, ведущих от начала до конца. Если вы хотите, чтобы ваш Бог не просто существовал, а закрепил бы своё существование в вашей голове, то его план должен быть очень похож на план.
Часть вторая. Глубина
Если в истории, которую я сейчас рассказываю, экспансия жизни – это какое-то изначально присущее ей свойство, свойство, которое мы действительно можем взять за точку отсчёта, признав своё бессилие заглянуть за её пределы и понять, что явилось для неё толчком, и толчком того толчка, и толчком того… Стоп! Ну правда, пусть начальной точкой будет само свойство экспансии. Пусть. И что тогда? Тогда в своём нарративе я начинаю порождать измерения этой экспансии и предполагаю, что кроме измерения ширины у неё может быть и измерение глубины.
И тут я чувствую настоятельную необходимость ввести в свою историю ещё одно слово. Это слово – сознание. Да, если заводить разговор о глубине, то без сознания не обойтись. Можно по-разному интерпретировать декартово “Я мыслю, следовательно, я существую”, – лично я предпочитаю переводить эту сентенцию на язык своего опыта таким образом: “Я осознаю, что существую, следовательно, я существую”. В данный момент я могу мыслить или не мыслить, это не важно, но я переживаю своё существование, я о нём осведомлён – вот что важно.
Сознание, как и жизнь, похоже, тоже любит расширяться, оно любит приобретать знания. Знание впитывает в себя другие знания, и из их встречи рождается со-знание. Носители знания накапливают его объём в себе: в памяти, в книгах, в библиотеках, на жёстких дисках, в облаках… Знания становится всё больше и больше, оно расширяется, распространяется.
Я, как сознание, тоже, конечно, люблю расширяться и обогащаться новым знанием: я разговариваю, слушаю, читаю, запоминаю… я грызу орешек знания, мусолю его, пережёвываю, глотаю, перевариваю в таинственной утробе сознания – и расширяюсь, полнею, расту, занимаю больше и больше места… Я распространяюсь и мечтаю о грейпфруте знания, а потом об арбузе, а потом о барже арбузов.
Но здесь я, в который уже раз, хочу вернуться к одной фразе, родившейся в разговоре с моим другом Александром Гиршоном. Фраза родилась у него, но я, проглотив её, переварив и присвоив, сделал одной из своих присказок: “Я – это место-имение”. Однако если я – это ещё и сознание, то что же получается, что размер занимаемого мною места зависит от количества содержащегося в сознании знания? Хм… Вот тут-то я и задумываюсь: равно ли количество качеству? Равна ли ширина глубине?
Ведь существуют люди образованные, но также существуют люди мудрые. И количество приобретённого знания совсем не равняется мудрости, ибо это два разных измерения сознания: одно измеряет ширину, а другое – глубину. Не о тех ли, кто глубок своим сознанием, говорил Лао-цзы, что они, мол, познают мир, не выходя со двора?
В романе “Лавр” Евгения Водолазкина имеется такой диалог:
“Я лишь хочу узнать общее направление пути, сказал Арсений. В том, что касается меня и Устины.
А разве Христос не общее направление, спросил старец. Какого же направления ты ещё ищешь? Да и что ты понимаешь под путём – не те ли пространства, которые оставил за спиной? Со своими вопросами ты дошёл до Иерусалима, хотя мог бы задавать их, скажем, и из Кириллова монастыря. Я не говорю, что странствия бесполезны: в них есть свой смысл. Не уподобляйся лишь любимому тобой Александру, имевшему путь, но не имевшему цели. И не увлекайся горизонтальным движением паче меры.
А чем увлекаться, спросил Арсений.
Движением вертикальным, ответил старец и показал вверх”.
Как же мне не только расширять своё сознание путём приращивания нового знания, но и углублять его мудростью? Что значит двигаться не только по горизонтали, но и по вертикали? Где открывается этот люк вверх или вглубь – люк в вертикальное измерение моего пути?
Он открывается прямо здесь и прямо сейчас. Когда Лао-цзы говорит о том, что мудрецы познают мир, не выходя со двора, он имеет в виду не только “двор здесь”, но и “двор сейчас”.
Ведь как я воспринимаю время? Как прошлое, настоящее и будущее. И первый аспект этого восприятия как раз горизонтальный – это протяжённость времени из прошлого в будущее. Но как же именно я воспринимаю эту протяжённость, с помощью какого устройства, какого внутреннего инструмента? Да вот именно с помощью моего старого друга нарратива, с помощью истории, непрерывно описывающей это прошлое отпечатками в памяти: образами, ассоциациями, метафорами, словами, абстрактными категориями… и, конечно, моими оценками этого прошлого, ибо я же не помню “ежемгновенного всего” своего прошлого, история всегда что-то выбирает, и вопрос состоит в том, по каким именно критериям происходит выбор фактов “моей истории” и по каким критериям они окрашиваются мною в те или иные оттенки.
Из чего я исхожу в своих оценках хорошего и плохого? Не сама ли история надиктовала мне, что хорошо, а что плохо? История, запечатлённая в моих генах, и в словах моих родителей, и в поведении моих родителей, на котором я учился гораздо больше, чем на их словах; и в насмешках и поддержке моих друзей, и в ударах моих врагов… История, запечатлённая в бесконечной череде событий моей жизни, в каждое из которых было встроено “да” или “нет”, “плохо” или “хорошо”, “красиво” или “уродливо”.
Когда в мире узнают, что прекрасное – прекрасно, тотчас появляется уродство.
Когда в мире узнают, что доброе – добро, появляется зло.
Наличное и отсутствующее друг друга порождают.
Трудное и лёгкое друг друга создают.
Длинное и короткое друг друга выявляют.
Высокое и низкое друг друга устанавливают.
– Лао-цзы. Дао дэ цзин
История отделяет добро от зла, красоту от уродства, верх от низа, и история просит нас выбрать что-то одно. Не просит, а требует. Главное правило истории – это союз “или”. История противится союзу “и”.
Но вертикальное измерение – это союз “и”. Вертикальное измерение, добавленное к горизонтальному, создаёт объём. Вертикальное измерение выводит меня из плоской идентичности местоимения “я”. Я – это не только имя и форма, я – это не только мои статусы и ранги, мои ордена и медали, мои сертификаты и дипломы, мои мантии и мундиры, мои маски, маски, маски, маски… Я – это не та история, которую я непрерывно рассказываю себе о себе же. Я – это не только непрерывный выбор между да и нет, плохо и хорошо, красиво и уродливо, я – это ещё и союз “и”.
Однажды Сиддхартха Гаутама поделился со своими последователями историей своего Пробуждения. А также сомнениями, постигшими его сразу после “драматического события под деревом Бодхи”:
“Дхамма, которую я постиг, глубока, трудноразличима, труднопостижима, не умозрительна, утончённа, доступна лишь мудрому.
Но люди любят своё место, они наслаждаются и упиваются своим местом. Людям же, которые любят, радуются и наслаждаются своим местом, трудно увидеть основу. А основа – это обусловленность, основа – это взаимозависимое возникновение.
И так же трудно им увидеть другую основу: успокоение страстей, отпускание цепляний, угасание реактивности и одержимости желаниями, остановку, нирвану. Если я буду учить этой Дхамме, другие не поймут меня и это лишь утомит меня и доставит хлопоты”.
– Сутра Благородного поиска
“Но люди любят своё место, они наслаждаются и упиваются своим местом” – это слова о горизонтальном измерении “я”, о плоском место-имении, когда есть только моя история, мой нарратив и нет ничего больше, нет никакого объёма, никакого другого измерения, кроме длины и ширины этого “я”.
Спустя много лет после Сиддхартхи Гаутамы совсем в другой стране произошла история с другим человеком – с другим характером и с другой личной историей.
Китайский учитель чань – Линь-цзи, которого японцы потом назовут Риндзай, регулярно беседовал с учениками, а человек он, надо сказать, был крутого нрава, поэтому нередко беседы эти для учеников заканчивались побоями.
Однажды, забравшись на свой учительский помост, он торжественно произнёс с него:
– В этом куске сырой и голой плоти живёт подлинный человек без статуса и ранга, постоянно входящий и выходящий через врата вашего лица. Те из вас, кто ещё не узнал его, – ищите, ищите!
Затем, как водится, один из монахов (видимо, ещё не битый новичок) задал уточняющий вопрос:
– Учитель, скажите, пожалуйста, а что же это за подлинный человек без статуса и ранга такой?
Линь-цзи, коршуном слетев с помоста, схватил ученика за грудки, встряхнул его как следует и заорал ему в лицо:
– Говори! Говори!
Ученик вытаращил глаза и онемел от ужаса.
– Подлинный человек без статуса и ранга! Дерьма кусок – вот кто такой подлинный человек без статуса и ранга! – оттолкнул от себя монаха подлинный человек Линь-цзы.
Так где же вход в вертикальное измерение? Повторюсь, что он открывается прямо здесь и прямо сейчас. Он не протягивается из прошлого в будущее, он занимает только пространство “сейчас”. Сейчас, в котором нет истории, нет нарратива, но есть тишина и бытие. Сейчас – это и вход, и вертикальное измерение жизни и сознания, и само пространство сознания. Сейчас, входящее и выходящее через врата моего лица.
Ведь, если мы посмотрим на сознание как на пространство, что мы увидим? А что мы увидим, если, скажем, посмотрим на пространство комнаты? Мы увидим стены, пол, потолок и разные предметы в комнате, то есть увидим мы границы пространства и объекты в нём. Именно за них цепляется взгляд, он их определяет, потому что так уж устроено восприятие. Однако, фокусируясь на объектах, мы также способны различать и пространство, их вмещающее. Мы ведь отличаем заполненную чем-нибудь комнату от пустой комнаты?
Вот и с сознанием примерно так же, только в случае сознания метафору комнаты нужно бы расширить до метафоры неба. Вот выйду я сейчас на свою террасу и погляжу в бескрайнюю ширь и глубь неба. Да, взгляд мой непременно опять выхватит какие-нибудь объекты – горизонт, как границу неба, облака, а ночью – звёзды… всё это он выхватит, мой взгляд, так любящий объекты, которые можно назвать, тут же создав из них историю. Но и само небо он тоже заметит – всю эту безграничность, всю эту вместимость, всю эту пустотность, всю эту неназываемость. Всё это бескрайнее молчание.
С сознанием то же самое – оно безгранично, пустотно и вместимо. Оно входит и выходит через врата моего лица, оно вмещает в себя горизонтального человека со статусами и рангами, вмещает в себя все нарративы и истории. Оно вот такой ширины и вот такой вышины, оно безмерно и молчаливо, а потому и мне хватит уже болтать.
Когда Догэн вернулся из Китая, люди спросили его:
– Ну и что же ты узнал в Китае, Догэн?
– Я узнал, что глаза у человека располагаются горизонтально, а нос вертикально, – ответил Догэн, умолчав при этом про рот человека.
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!