или
Проповедь о Пустоте
Даже перед Его Величеством
Не снимает пугало
Свою шляпу.
– Дансуй
Когда Бодхидхарма (легендарный осеменитель китайской культуры Буддизмом) пришёл в Китай из Индии, он встретился с Императором Ву. Тот уже был немного в курсе Буддизма, ибо и до Бодхидхармы заходили всякие.
Он даже вложил порядочно денег в постройку буддийских храмов и ступ, поддерживал монахов материально, чем, естественно, сильно гордился. Но так как жил он далековато от истоков Дхармы, то решил расспросить её знатока и посоветоваться насчёт своих заслуг пред ней. Он так прямо и спросил Бодхидхарму:
– А скажи мне, святой человек, много ли заслуг я накопил своими благодеяниями для улучшения моей кармы?
– Вообще никаких, – рубанул несловоохотливый Бодхидхарма.
Император, конечно, смутился, ибо ожидал, что его похвалят, да и вообще, он думал, что чем больше сделаешь добрых дел, тем больше и заслуг накопишь. А заслуги перед кармой – это, знаете ли, капиталец покруче злата-серебра, это инвестиции, которые в перспективе будущих жизней окупятся многократно.
Тогда, уже несколько фрустрированный, он задал свой второй вопрос:
– А что же такое Святая Истина? (Вероятно, имея в виду Благородную Истину, – вечно эти китайцы всё перепутают.)
На что Бодхидхарма ему опять нагрубил:
– Нет ничего святого, одна пустота только и есть!
Императора уже начало это раздражать.
– Ну а кто тогда стоит тут передо мной? – с ехидцей спрашивает он.
– Понятия не имею, – ответил Бодхидхарма.
Конечно, это всего лишь притча, но если допустить, что Бодхидхарме удалось пробиться сквозь “личную стражу” императорского ума прямиком в августейшее сердце, то что же он сделал?
На мой взгляд, с помощью первого ответа он сбил грубую, наносную императорскую спесь, указав ему, что, во-первых, количество никогда не равняется качеству, а во-вторых, что ещё важнее, этот мир – текучая река, в нём невозможно что-либо задержать и накопить. Это та самая река, которую нельзя запрудить, ибо у неё нет берегов.
Вторым ответом он разбил представления императора о священном, сакральном (очередную запруду в его голове). Представления, которые, вероятно, не имели никакой связи с реальным опытом, переживанием Ву. Представления, которые были лишь историей в его голове (раз спрашивал). И вместо этого указал на пустоту, пространство, зазор между любыми историями. На то, на что принципиально нельзя опереться, на кроличью нору, в которую улетают все Алисы. Нору, которая открывается прямо сейчас и прямо здесь и в любое мгновение.
В пустоте нет ничего священного, это дырка, это просто отсутствие определённой придуманной истории, отсутствие цепляния за мнение, за картину мира, отсутствие фиксации – всё то же непрерывное течение, поток, река.
Поэтому пустоте не надо молиться и падать перед ней ниц.
Третьим же ответом он разбивает идею о фиксированном “я”, историю о “я”.
– Кто стоит предо мной?
– Я не знаю! Я не могу его узнать, как глаз не может увидеть себя, как зубы не могут укусить себя. Об этом человеке, о личности можно, конечно, наговорить целую кучу слов и предложений, но это будет написанная история об этом человеке, и она будет иметь смысл только одно мгновение, а потом потечёт дальше, ведь человек – это река.
А вот о том, кто реально сейчас осознаёт, присутствует здесь, нельзя сказать ничего определённого: это та же самая “несвятая пустота”, и она же “священная пустота”.
Вы, наверное, знаете, что одной из центральных человеческих проблем, вызывающих страдание, Будда Гаутама называл Авидью. Слово это часто переводят как невежество, однако в буддийском контексте невежество означает не просто незнание чего-то (необладание какой-то информацией), нет; это знание, искривлённое фильтрами восприятия и воспитания.
В слове “авидья” мы можем расслышать смыслы слов “неведение” и “невидение” (невозможность разглядеть точно).
Такое понятие современной психологии, как когнитивные искажения, вполне можно соотнести с Авидьей.
В противоположность Авидье “незнание”, специально культивируемое в дзэн-буддизме, – это открытость восприятия, нефиксированность на своих мнениях и идентификациях, это знание о своём незнании
Нагарджуна, признаваемый многими буддистами и буддологами по значимости для развития Буддизма второй после Будды фигурой, в одной из своих поэм написал:
Будды говорят:
Пустота – это отпускание мнений.
Верующий же в Пустоту – неизлечим.
Вот так-то!
Ну а Бодхидхарма после свидания с Императором Ву залез в пещеру на девять долгих лет. Сел там перед стеной и вытаращился на неё.
Китайские миннезингеры сложили потом об этом много песен и легенд. Они говорили, например, что, пока он там сидел, у него отвалились ноги и он стал круглым, как ванька-встанька, или что он оторвал себе веки, бросил их на землю и из них выросли чайные кусты, – с тех пор-то дзэнцы, мол, и полюбили чаёвничать.
Ещё одна интересная легенда с расчленёнкой повествует нам о том, что однажды к пещере подошёл молодой китаец с матерной украинской фамилией Хуй-ко. Потоптавшись какое-то время на снегу перед входом, он пытался голосом и жестами привлечь внимание Бодхидхармы. Однако Бодхидхарма, уже без ног и век, выпучившись в стену, проигнорировал его.
Тогда у Хуй-ко осталось одно средство – отрезать себе руку. Ну и, действительно, что ещё можно было придумать в этой ситуации? Каждый поступил бы также!
И это, как и следовало ожидать, сработало. Бодхидхарма на мгновение оторвал взгляд от возлюбленной своей стены и спросил:
– Чего тебе, Хуй-ко?
Хуй-ко в ответ жалобно заныл:
– Учитель, учитель, мой ум не может найти покоя!
– ОК, – сказал Бодхидхарма, – в следующий раз принеси мне свой ум, и я его успокою.
И опять в стену свою воткнулся.
Ну, Хуй-ко положил подмышку целой руки другую – отрезанную и побрёл через снега и перевалы искать свой беспокойный ум.
Потом, спустя несколько дней, недель, месяцев, лет… (никто точно не знает, сколько) он вернулся к пещере и опять загундел:
– Учитель, учитель, я искал свой ум, искал, но так и не смог его найти.
И Бодхидхарма ответил:
– Ну, вот видишь, я его и успокоил.
Смешная история, конечно. Однако, если, похихикав, всмотреться в неё чуть глубже, мы можем обнаружить, соответственно, и более глубокий, не очень уж юмористический смысл.
Что, собственно, нашёл Хуй-ко, не найдя своего беспокойного ума?
А нашёл он простую, но нетривиальную истину о том, что, вне зависимости от того, насколько глубоко он всматривается в свой ум, он никогда не может найти нечто, на что можно было бы указать пальцем, воскликнув: “Ага, вот он – мой ум!”
Ибо, возвращаясь к предыдущему разговору Бодхидхармы с императором, мы опять можем сказать: ум (или сознание) – это не кирпич, это река. Это не вещь, это процесс, и его нельзя ухватить и задержать.
Это похоже на современную физику. Ведь посмотрите, что там творится: чем глубже учёные всматриваются в реальность, тем меньше им есть за что в ней зацепиться. Буквально не на что пальцем показать!
Вот и пустота, по которой сходит с ума так много буддистов, – это не какое-то специальное состояние, не какая-то священная корова (ибо, как пел Хвостенко, внутри коровы – пустота), это даже не священная бесконечность, которая лежит по ту сторону проявленного мира, и не окончательная истина, это скорее, бесконечная ненаходимость.
Но кажется, я уже сказал слишком много.
Расписание моих программ:
Алексей Хвостенко. Внутри собаки:
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!
