Письмо второе. Начало

Письма к самому себе. О Пути, Дыхании и Времени

Часть первая. Бытие

Скачать все аудиописьма

Телеграм-канал Письма к самому себе

Плелист в YouTube

Плелист в SoundCloud

Слушать аудиокнигу в YouTube

Слушать аудиокнигу в SoundCloud:

Слушать в PodBean:

Письмо второе. Начало

Привет!

Знаешь, какой сегодня день в моём сейчас?

2 февраля 2020 года. 02.02.2020 – симметрично. Красиво, да? Через два месяца мне исполнится 52 года. Ну а ты… Ты только что произвёл свой первый вдох. Вдох – выдох – пауза.

Ты родился на месяц раньше ожидаемого срока, весишь полтора килограмма и чувствуешь себя едва живым – еле-еле душа в теле.

В первые мгновения по выходу на свет божий ты не кричал и не производил никаких других звуков, и мама, ещё не видя тебя, осторожно спросила акушерку:

– Он там живой?

– Сейчас узнаем, – ответила акушерка и принялась деловито исследовать вновь прибывшего на землю человека.

Это событие – рождение – именно такое вот рождение, именно моё уникальное рождение, рождение, разорвавшее и расколовшее что-то внутри меня, – глубоко запечатлелось во мне. Нет, конечно, сознательно я не помню его, но всю мою жизнь где-то в глубинах бессознательного оно ныло, болело, зудело и звало меня к своему исцелению, звало к восстановлению потерянной целостности.

Этот зов стал частью большого поиска смысла жизни, который сопровождает меня все эти 52 года. Этот зов требовал от меня непрерывного слушания и движения в его сторону.

Я откликался и шёл, а иногда и ехал, в сторону зова. В качестве транспортных средств на этом пути я использовал то различные психотехники, то психотерапию, то меняющие сознание шаманские зелья. И с их помощью я неоднократно вспоминал и вновь и вновь переживал этот драматичный момент своего появления на свет.

Появление на свет – точное выражение! Ведь кем я/ты был до этого мгновения? Водным кровососущим существом, живущим в темноте, – вот кем! Обитал в водной среде, без воздуха и света, питаясь кровью мамы. Но это такое смешное и внешнее, механистичное описание… А как ты/я переживал себя всё это время своей жизни?

Основываясь на своих воспоминаниях в изменённых состояниях сознания, я могу сказать, что переживал я/ты себя как… ну, как себя и переживал. Но в этого «себя» был включён и мир, в котором я жил в то время, то есть та самая вода, в которой я находился, та самая тьма и та самая мама. Мама, как и мир, вообще никак не были от меня отделены. Не было меня отдельного, живущего в мире как в окружающей среде. Был только я, и я был мир. Мир был живым, тёплым, пульсирующим и питающим, но не отличался от меня вообще.
Да, всё это время был только я и ничего кроме меня не было. Внешнего по отношению ко мне мира не существовало. И времени не существовало. Существовал безграничный живой океан жизни, и я был этим океаном.

А потом произошло новое и странное – «я-мир» каким-то образом оборотился против «меня-меня». Как это возможно? Это невозможно! Это невыносимо!

Но я вынес, и «я-мир» начал выталкивать «меня-меня» из себя.

И потом я появился на свет. Ты появился на свет. И свет был ярким, и свет был первым встреченным тобой Другим. Свет был чем-то, что не было тобой. Свет расколол тебя надвое – на тебя и мир, на тебя и воздух, на тебя и пространство.

Воздух вошёл в лёгкие, и ты почувствовал, что теперь есть ты и есть он – воздух, есть ты и он – свет, есть ты и оно – пространство. Ты это всё почувствовал. И это переживание было невозможным. Но это стало возможным, это стало твоей реальностью.

И встреча с этой новой реальностью оказалась болезненной. Первый вдох оказался болезненным, он оказался обжигающим – просто потому, что он был первым. Никогда прежде ты не испытывал такого переживания, твои лёгкие не знали прикосновения воздуха, и когда они впервые развернулись, встреча с воздухом обожгла тебя. И когда твои глаза раскрылись, первая встреча с ярким светом ослепила тебя. Твоя первая встреча с Другим оказалась обжигающей и ослепляющей. Вдох – выдох – пауза.

И пусть ты не думал об этом, ибо ещё не умел думать, но ты уже умел чувствовать, и это чувство ожога и ослепления от встречи с Другим запомнилось всем твоим полуторакилограммовым существом. Шок от встречи с Другим запомнился и на всю жизнь запечатлелся где-то внутри – в теле, в подсознании, в глубине твоего существа.

И всю свою жизнь ты теперь будешь учиться жить в этом странном мире, где всегда есть Я и Другой. И встреча с Другим… как минимум странна, но часто – обжигающа.

И ты снова и снова будешь искать способ почувствовать единство себя и Другого, себя и себя. Ты будешь тосковать по этому единству, искать его, находить, потом опять терять… И опять искать.

Сейчас, с высоты своих лет, мне легко предсказывать твоё будущее. И я могу кое-что рассказать тебе о тебе/себе.

Знаешь, достаточно рано, ещё в детстве, я заметил странную особенность: всякий раз, когда я ночью поднимал голову к звёздному небу, на меня накатывала необъяснимая тоска, как будто где-то там, на небе, и есть мой дом. Но он так далеко! Он затерялся где-то на этих звёздах. А здесь… здесь, на земле, я как будто сам не свой, я как будто чужой. И это чувство чуждости, нездешности сопровождало меня всю мою жизнь. Оно залегало где-то глубоко, под поверхностью повседневной жизни.

Я всегда был достаточно общительным, у меня были очень близкие друзья, широкий круг знакомых, и с роднёй были тёплые отношения… но под всем этим, в самой глубине, скрывалось чувство инородности этому миру – не только миру человеческому, но как будто и этой реальности в целом. Как будто и самому себе, воплощённому в этой реальности.

И некоторые другие люди тоже это чувствовали. Я помню, как один мой университетский товарищ с некоторым упрёком в голосе спросил меня: «Как ты вообще жить-то будешь?», имея в виду, что, будучи не от мира сего, я не справлюсь с жизнью в так называемом реальном мире.

Хм… Спустя тридцать с лишним лет после этого разговора могу тебе отрапортовать, что пока справляюсь и чувствую свою жизнь как минимум интересной и наполненной глубиной и смыслом.

Одним из способов справляться для меня был поиск похожих на меня, тех, кто чувствовал себя примерно так же – слегка странными, заброшенными в этот мир чужаками, странниками, неприкаянными путешественниками. С такими чудаками я чувствовал особое родство, и они обычно становились самыми близкими мне друзьями, ибо мы находили нашу общность в этой неприкаянности, а наш общий дом – в бесконечном странствии.

А ещё в двадцать с небольшим лет я наткнулся на книгу «Чужак в чужой стране» Роберта Хайнлайна – как ты можешь понять из названия, она обо мне и обо всех таких же чудаках в чудной стране.

Главный герой этой книги, Валентин Майкл Смит, по происхождению – человек, но воспитанный марсианской цивилизацией, и на протяжении всего повествования Смит учится понимать земное человечество, пытаясь выяснить, является ли он сам человеком.

Тогда я нашёл в этой книге множество резонирующих с моей душой смыслов. Один из них был выражен краткой формулировкой: “Thou art God” («Ты есть Бог»), то есть ты, я, любое существо и любая вещь есть Бог. Бог не отделён от всего, с чем я соприкасаюсь, и не отделён от меня самого, Бог – это не Другой. Бог – безграничный живой океан жизни, и я есть этот океан. Эта идея глубоко откликнулась во мне памятью вен и артерий, памятью моих снов.

Да, в этой книге отчётливо слышался зов, обращающийся напрямую к моему сердцу… Но как? Как идти к этому зову? Где путь, ведущий к нему? Ведь одно дело слышать зов, а другое – двигаться к нему.
Потом было много книг про Зов, Единство и Путь, но книги только распаляли моё неутолённое желание, они только усиливали тоску, ибо Единство было там – в книгах, его переживали какие-то другие люди, я же оставался со своей отдельностью.

Однако книги показали мне, что я не один такой – испытывающий жажду по Единству и слышаший его зов, и тогда я решил, что если существуют другие похожие на меня, то я буду их искать. И я нашёл. Их оказалось достаточно много.

И Путей оказалось достаточно много. Путей оказалось ровно столько же, сколько и путешественников, ибо каждый идущий идёт своим уникальным Путём, даже если этот Путь называется каким-нибудь обобщённым именем, типа Пути Дзэн. Кстати, «Путь Дзэн» – эта книга Алана Уотса появилась в моей жизни примерно в то же время, что и «Чужак» – в мои двадцать, и она послужила воротами в основу моего Пути по жизни. Ибо сколько бы раз я ни отклонялся на какую-нибудь боковую улочку, жизнь снова и снова направляла меня к основной линии – Пути Дзэн.

Отголоски, отблески, оттенки чувства единства, чувства «Я есть То», «Я есть Ты», «Я есть Бог», я переживал много раз – с помощью и интенсивного дыхания, и экстатических танцев, и суфийского вращения, и многочасовых медитаций в одиночестве, и секса, и меняющих сознание веществ… но всегда это заканчивалось, и я оставался только с памятью о пережитом опыте Единства и своей неутолимой тоской по нему. И так происходило до сорока лет.

В сорок лет – в моём теперешнем прошлом и в твоём будущем – что-то изменилось – неуловимо и в то же время радикально. Наличие Другого почему-то перестало быть проблемой, Я и Другой сделались одновременно и отдельными, и едиными, и мне стало не только нормально, но даже как-то уютно и вместе с тем интересно жить в этом парадоксе.

Жизнь для меня, наконец, перестала быть загадкой, которую во что бы то ни стало нужно разгадать, и превратилась в тайну, которую можно проживать мгновение за мгновением. Проживать тайну отдельности себя и другого, проживать тайну их встречи и помнить о том, что встречаются они в едином безграничном пространстве и что это пространство не отдельно от них, что это не просто окружающая среда, но живое, пульсирующее, осознающее существо. И это пространство встречи всего со всем – не что иное, как пространство моего восприятия.

И, кажется, я наконец понял – или, точнее, почувствовал, – что означают слова Догэна:

В некоторых направлениях махаянского буддизма распространён термин «природа будды». Особенно хорошо он прижился на Дальнем Востоке: в Китае, Корее, Японии. Как и любой другой термин, пытающийся описывать принципиально неописуемое, он часто путает людей. Если у человека нет личного опыта переживания природы будды, то, услышав этот термин, он, скорее всего, наделит его значениями, опираясь на свой личный опыт переживания чего-то другого.

Как бы вы объяснили другому человеку вкус шоколада, если он никогда его не пробовал? Вы начали бы сравнивать его с чем-то, что человек уже знает. Возможно, вкус того, что этот человек уже пробовал, будет чем-то напоминать шоколад, и тем не менее никогда он не поймёт, что такое шоколад, не попробовав его.

Я рос в Советском Союзе, в глухой провинции, в конце застойных лет. Это, кстати, то место, куда ты родился. В то время в наших местах было очень мало деликатесов и совсем не было заморских товаров – например, бананы у нас не продавались совсем. Говорят, что в Москве они иногда появлялись, но до нашего городка они не доходили никогда. Поэтому впервые я попробовал банан только лет в 16, когда кто-то из родственников привёз нам связку из Москвы. До этого времени я только слышал о бананах (упоминания о них попадались в книжках об экзотических странах), видел их на картинках и по телевизору, в передаче «Клуб кинопутешествий».

Однажды, когда мне было лет 8–9, войдя в нашу со старшим братом комнату, я застал его за поеданием чего-то необычного на вид. Это был какой-то оранжевый стержень с маленькими отростками, очень похожий на морковку, но всё же не морковка. Завидев меня, брат без промедления сказал:

– Смотри-ка, а я тут банан ем!

Моя реакция на его слова тоже была незамедлительной:

– Ой… дай попробовать!

Но буквально в следующее мгновение в продолговатом предмете, похожем на морковку, я распознал… морковку. Просто брат обгрыз её всю, оставив лишь сердцевину, которая выглядела необычно.

Конечно, меня постигло жестокое разочарование, и я бросился на обидчика с кулаками, но брат на 9 лет старше меня, так что шансов отомстить физически у меня не было, и я стал вынашивать план изощрённой психологической мести. Кажется, так и не отомстил.

Урок этой истории в том, что морковка – это не банан. И хотя у них есть небольшое сходство – оба вытянутые и продолговатые, тем не менее это очень разные по форме, по цвету и по вкусу растения. И если форму и цвет вы ещё можете как-то худо-бедно описать словами, то как вы опишете вкус банана и чем он отличается от вкуса морковки человеку, который банан никогда не ел?

Вот так же и с природой будды. Пока вы не переживёте это «нечто», вы будете называть этим термином лишь свою фантазию об этом. А фантазия может опираться только на какой-то пережитый вами опыт.

И тем не менее мы продолжаем говорить слова, стараясь описать свой опыт неописуемого, мы пишем тексты об этом.

Зачем?

Не знаю. Возможно, тексты сами хотят быть написанными, возможно, слова хотят быть сказанными, а мы же – те, кто говорит и пишет, – просто ворота, через которые они стремятся протиснуться. И возможно, слова могут послужить кому-то указателями на пути. Слова – это ещё не путь, и это точно не пункт прибытия, но они могут помогать на пути, как мне помогали все те книги о Пути, которые я прочитал.

Важно только не путать карту и территорию.

Не путать карту и территорию – это очень сложно, особенно когда путь лежит не к банану, а к природе будды. Ибо путь к банану всё-таки более-менее ясен, даже если не знаешь, каков банан на вкус. Банан конкретен и на картинке, и в природе, поэтому образ банана может помочь стремиться к нему и отличать от всяких морковок, огурцов и прочих продолговатых предметов. Но вот природа будды – какова она? Есть ли у неё цвет и форма, можно ли описать природу будды и указать, где её искать?

Сейчас я осознаю ошибку в восприятии этого выражения, сопровождавшую меня с моих двадцати, когда я впервые его прочитал, до сорока лет. И, кажется, я повторял ошибку многих моих предшественников за последние пару тысяч лет. В словосочетании «природа будды» мне чудилась некая неизменность, окончательность и отдельность. Природа будды для меня была синонимом сущности будды, то есть некой субстанции – самосущей, независимой ни от чего другого, застывшей в безвременье, последней инстанцией, находящейся где-то за пределами этого мира.

И эта последняя инстанция – последняя станция на моём пути всегда была отдельной от меня, как далёкие звёзды на ночном небе. Я тосковал по природе будды и чувствовал себя разлучённым с ней. Я искал встречи с ней – но встречи как с чем-то, что вне меня. Природа будды была где-то в другом месте, не там, где был я. Природа будды была Другим.

Я не знаю, что изменилось в мои сорок лет; возможно, я, как лягушка, попавшая в горшок со сметаной, своими неуклюжими и, на первый взгляд, бесплотными прыжками таки взбил кусок масла, на который неожиданно смог опереться и выпрыгнуть. Но, выпрыгнув, я далеко не сразу осознал, что нахожусь уже снаружи, – мне понадобилось ещё с десяток лет на то, чтобы привыкнуть к жизни вне горшка.

Постепенно я начал различать вкус банана, то бишь вкус природы будды. И постепенно я также начал понимать и некоторые описания этого вкуса. Например, описания моего любимого Догэна.

Догэн начинает своё эссе «Бушо» (что, собственно, и означает на японском «природа будды») с цитаты из Махапаранирваны сутры:

Дальше он задаётся вопросом: «Что важно в этих словах Будды?»

И отвечает:

И дальше, по своему обыкновению, играя словами и выворачивая их наизнанку, он утверждает, что сказать «все живые существа обладают природой будды» означает, что все живые существа и есть природа будды.

Но и на этом Догэн не останавливается. Шаг за шагом он превращает фразу «все живые существа» во фразу «всё сущее». Всё сущее – это природа будды. Дерево, камень, чашка, телефон – всё это природа будды во всей полноте.

Осенью прошлого года я был в Турции и танцевал там на галечном пляже. В какой-то момент в моей ладони оказался один из камешков. Я двигался вместе с ним, пока… пока он сам собой не выпал из моей ладони. Выпал и ударился о другие камни, издав отчётливый каменный звук.

Закончив танцевать, я записал:

И теперь я могу только повторить за Догэном: «Прямо в этот самый момент внутреннее и внешнее бытие камня являются полнотой бытия, в этот самый момент моё внутреннее и внешнее являются полнотой бытия. Не моего бытия и не бытия камня, а просто Бытия. Это Бытие и есть природа будды».

Кстати, только лет десять назад я узнал, что как «природу будды» китайцы перевели санскритское слово «Татхагатагарбха», в котором «Татхагата» – это «Будда», а с «гарбхой» бывают разночтения: иногда это слово переводят как «зародыш», а иногда как «матка».

И может быть, эта путаница возникла неспроста? Ведь, насколько я помню, будучи зародышем в матке, я не различал себя как зародыш и матку как мир, меня вмещающий; я был и тем и другим, я был единым.

И если Татхагатагарбха – это и вот этот компьютер, на котором я сейчас пишу, и эта чашка, стоящая рядом на столе, и эта комната, и это небо, и далёкие звёзды, и маленькая земля под ногами, – если всё это – матка, если всё это мама, если всё это я… то что тогда?

Тогда я могу отнестись к этой идее не как к идее, не как к истине – окончательной и недвижимой, – а как к практике. Я могу не искать потерянное единство, а воплощать его собой: движением, словом, взглядом, чувством, вдохом, выдохом и паузой. Я могу воплощать его так же, как воплощает его камень, падающий из моей ладони, – не быстро и не медленно, а так, в самый раз.

Так что сейчас, глядя на твоё полуживое полуторакилограммовое тельце, лежащее в инкубаторе для недоношенных детей, я – человек из твоего будущего – могу с определённостью предсказать его тебе: знай, что твоё чувство отдельности и заброшенности в этот мир растворится и ты почувствуешь, что этот мир – твой дом и всё в этом мире – твой дом. И дыхание – твой дом. Ты почувствуешь, что дыхание – это не Другой, это не «Чужой»; ты почувствуешь, что дыхание – это пространство. Пространство жизни. Пространство твоей жизни: вдох – выдох – пауза.

Ты почувствуешь, что дыхание – это и Дом, и Путь одновременно. Ты почувствуешь, что дыхание – это Дверь между внутренним и внешним, это дверь в единство жизни, где нет границ, нет стен между внутренним и внешним. Просто дверь, без всяких стен: вдох – выдох – пауза.

Скачать все аудиописьма

Телеграм-канал Письма к самому себе

Плелист в YouTube

Плелист в SoundCloud

Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!