Первая неделя
Понедельник
Хотя дом мой – это в каком-то смысле сфера, центр которой находится везде, а окружность – нигде, тем не менее в некоторых местах этого дома наблюдается повышенная концентрация. Дом в этих местах как будто сгущается.
В последние девять лет дом мой сгустился в небольшой квартирке в мансарде четырёхэтажного строения в Словении, в городе Пиран-Пирано, расположенном на напоминающем голову ящерицы полуострове в северной части Адриатического моря. Прямо из квартиры по деревянной лесенке, состоящей из пятнадцати ступенек, можно подняться на террасу, расположенную на крыше.
Все эти девять лет, и ещё бог знает сколько до нашего въезда в квартиру, обильно поливаемые дождями и иссушаемые солнцем доски пола террасы неспешно покрывались трещинами. Ведь время разговаривает с нами на языке пятен, разломов и трещин, не правда ли?
Вернувшись в мой сгущённый дом из почти месячного путешествия по дому разреженному и взойдя на террасу, я обнаружил нежный росток, самовольно, беззащитно, но гордо вытянувшийся к небу из трещины в полу.
– Не слишком ли ты припозднился? – спросил я его. – В конце-то октября!
– Никогда не поздно быть живым, – ответил мне росток.
Хм… кажется, этот росток показывает мне сейчас путь. И я хочу начать писать путевые заметки.
Вторник
Сегодня я вышел на террасу как раз в тот момент, когда из-за холма выглянуло солнце. Ещё влажный от ночной росы, мой росток оделся в золотой свет.
Совсем недавно, находясь на другом берегу Средиземного нашего моря, я спросил себя: “Где ты, моя сила?”
В этот момент я сидел под огромным раскидистым деревом. Подняв голову, я обнаружил переплетённые в небе ветви.
И я ответил себе: “Моя сила в ветвях”.
Но затем, ещё немного послушав ветер, добавил: “В корнях, в ветвях и в небе”. И эта формула начала жить во мне.
Уже на следующее утро, после медитации и танца на пляже, я написал следующее:
Где ты, моя сила?
В корнях, в ветвях, в небе.
Ветви где-то там и теряются – в небе. Огненными шарами зреют на них плоды солнц, а созрев, падают к моим корням.
Корни же питаются смертью и памятью, потерями и памятью, где-то там они и растворяются – в потере памяти, мои корни.
Небо! Пусть оно вмещает всё, раз уж оно и так вмещает всё. Пока звучит песня одной ладони, гладящей песок. Пока моя сила в корнях, ветвях и в небесах.
А потом от нашего моря я перелетел к маме и отцу, умершему три месяца назад. И стоя на его могиле, я опять чувствовал, что моя сила в корнях.
Отец мой в молодости был лётчиком и жил небом. И хотя по выходу на пенсию всю оставшуюся долгую свою жизнь он тосковал по полётам, небо продолжало жить в нём. И я всегда знал об этом. Сила моего отца также была в небе.
Стоя же на его могиле, я чувствовал, как его сила втекает в мои ноги.
Отец ушёл довольно быстро – за две недели. Врачам было понятно, что не только сохранить его жизнь, но даже и чуть-чуть продлить уже не получится. Единственное, что было возможно – это немного облегчить его страдания. Это было понятно и моей маме. Когда одна наша родственница начала излишне суетиться и хлопотать “во имя спасения отца”, мама сказала ей: “Не нужно этого делать. Он уходит. Сейчас мы должны отпустить его и достойно проводить”.
Вчера в разговоре с М. среди прочего речь у нас зашла и о нашем ростке на террасе. “Как ты думаешь, почему он там вырос?” – спросила она… и сама же ответила: “Наверняка там, в этих досках, кто-то умер”.
Да, кроме дождевой воды и иссушающего солнца на доски пола нашей террасы действует ещё одна активная сила – их неспешно подъедают древоточцы. И возможно, там, где сейчас вырос этот побег, действительно кто-то умер.
Жизнь и смерть друг друга питают. Свет и тьма, играя друг с другом, порождают мириады событий. Со-бытий!
Вот и сейчас восходящее солнце играет золотом на нежных листочках ростка, а корни его питает чья-то смерть.
– Чему ты сегодня хочешь меня научить? – спросил я росток.
– Позволь умирающему умереть, – ответил он мне. – Позволь смерти питать новую жизнь.
Среда
Сегодняшний день зовётся средой, что означает середину. Середину недели. Но я живу не неделями, я живу днями, то есть промежутками между снами. В этом смысле среда – такой же промежуток, как вторник или четверг, и мне не важно, как именно эти промежутки называются и как выстроены друг за другом. И я не жду субботы.
Ещё я живу глотками чая, послевкусием, тянущимся и тянущимся после одного глотка перед следующим. Я живу вздохом. То есть вдохом, выдохом и паузой. Некоторые паузы после выдоха тянутся так долго, что открывают в себе бездну, в которой время исчезает совсем. А когда исчезает время, что остаётся?
…
Вчера, улёгшись спать, уже на самой границе дня и сна я спросил себя: “Как бы я хотел жить в следующий период своей жизни? Я не знаю, что это за период, не знаю, сколько он продлится, но как бы я хотел прожить его? Какой способ передвижения во времени я хотел бы избрать? Чем бы я хотел заполнять время, текущее через меня?”
И в ответ мне открылось пространство. И это было пространство тишины, в которой время от времени раздаётся звук. Этот звук отчётливо слышен только благодаря тому, что окружён тишиной.
Слишком много шума. Слишком много шума и суеты стало в последнее время. Мир превратился в одну базарную площадь, где каждый старается перекричать другого, предлагая свой товар. Но это не помогает, ибо кричат все сразу. Когда кричат все сразу, то даже самые громкие не слишком много выигрывают. Выигрывают в основном те, кому просто повезло, – ну, так сложились обстоятельства, хотя сами удачливые и убеждают себя, что выиграли благодаря каким-то своим важным умениям. Но и они выигрывают лишь на короткое время – вспыхнули и погасли.
И даже в моей профессии – в обучении медитации, где открывается путь к тишине, сделалось много шума. Когда мы только начинали, нас, учителей медитации, было так мало, что мы могли спокойно и неспешно разговаривать друг с другом, мы могли изредка встречаться и просто беседовать. И мы не толкались и не мешали друг другу, ибо у каждого было своё пространство. У каждого было много пространства. И каждый звук был окружён пространством тишины.
А сейчас конференция за конференцией, фестиваль за фестивалем, семинары, тренинги, ритриты (да, даже ритриты стали поводом для шума). И все вышли в интернет! Все сейчас онлайн, все подключены, все в непрерывном контакте, без пауз, без пространства, без тишины. И у всех синдром упущенной выгоды, ибо как же, конференция идёт, а я посмотрел всего лишь три выступления! Когда же я успею посмотреть остальные девяносто два, если на всё про всё у меня только пять дней?
Пандемия и мировой карантин вытолкнули в Сеть даже самых утелешенных – танцевально-двигательных и телесно-ориентированных терапевтов. Преподаватели йоги-то давно там обосновались, ибо они могут показать красивую картинку, а вот практикам Аутентичного Движения картинку показывать не рекомендуется. Только контактные импровизаторы не освоили пока онлайн, ну и правда, им-то как это сделать? Вот и переключаются пока на Аутентичное Движение и прочую соматику.
Недавно, будучи в путешествии, я встретился с другом, с которым давно не виделись. “О, и ты сдался!” – воскликнул он, увидав у меня в руке смартфон.
Да, я долго сопротивлялся, завёл смартфон только год назад. Но и сейчас я не собираюсь поддаваться ему. Все оповещения у меня выключены, а почту и мессенджеры я проверяю пару раз в день. Я берегу тишину – одну из самых важных своих драгоценностей.
Время – это океан и это волны в океане. И сейчас, уже давно следуя своим путём (30 лет – немалый срок), уже давно плывя на лодочке своего дыхания по безбрежному океану времени (хотя на флоте не плавают, а ходят), я чувствую новую волну. И пока я не знаю, что это за волна, ибо она только-только подступает. Но я её уже чувствую. Она уже близко.
Сегодня утром я, как обычно, вышел на террасу и, поздоровавшись с небом, морем и тихим осенним городом, обратился к моему ростку:
– Ну ты как тут переночевал? Не озяб?
– Я в порядке, – ответил мне росток, сладко потягиваясь, – ночью я закутываюсь в твои сны.
Четверг
Сегодня немного ветрено, и росток мой весь дрожит. А меня, наконец, охватило чувство осени.
Чувство осени – это чувство утренней прохлады, хватающей за плечи, стоит их высунуть из-под одеяла. Это чувство капель росы на окне. Это чувство закипающего чайника. Чувство долгого глотка горячего чая и ещё более долгого горько-сладкого послевкусия.
Это звук моторок, уходящих в море, – осенью они звучат как-то особенно ностальгически, как будто уходят надолго. Чувство осени – это горько-сладкое послевкусие, горько-сладкое послелетие, когда нежно-зелёный росток дрожит на ветру.
Пятница
Росток говорит мне:
Ты можешь расти из щели в полу
Из разлома во времени
Из трещины в естественном порядке вещей.
Ты можешь расти в самом неподходящем месте
Торчать там нелепо,
Среди длинных теней
И холодной утренней росы
В последний день октября.
Росток говорит мне,
Что размер не имеет значения
И срок не имеет значения
Только вдох и игра восходящего солнца
В каплях росы высыхающих
На изумрудных листьях –
Это имеет значение –
Говорит мне росток.
Дрова не превращаются в пепел
Ибо дрова – есть дрова,
А пепел – это пепел.
Доски пола, которые ест жук-древоточец
Не превращаются в труху,
Осень не сменяется зимой,
А день – ночью.
Оставь вчерашний день ему самому
Просто смотри на росу на моих листьях –
Говорит мне росток.
Смотри на росу
Не спрашивай,
Когда она высохнет.
Молчи и слушай
Пока не придёт время сказать –
Говорит мне росток.
Просто дождись появления слова
Из трещины в естественном порядке вещей
Из щели в старом полу
Подъедаемом древоточцами
Из разлома во времени
Подъедаемом времяточцами
Суббота
Сегодня с середины ночи зарядил дождь, и мой зелёный друг мокнет и питается водой. Ему-то такая погода в самый раз, а мне?
Мне, конечно, хотелось бы солнца, но что же делать, если его нет… Мир, в конце концов, не существует ради меня и моих желаний.
Что я вообще делаю, когда хочется солнца, а вокруг дождь? Что я делаю, когда хочется путешествий, а вокруг карантин? Что я делаю, когда хочется оставаться молодым и здоровым, но неотвратимое приближение шаркающих шагов старости всё заметнее, а болезни… болезни тоже случаются – и что я делаю с ними? Что я делаю, когда хочу ещё побыть с человеком, а он уходит от меня? Что я делаю, когда кто-то умирает? Что я делаю, когда что-то умирает?
Что я делаю, когда я чего-то не хочу, а оно происходит? Что я делаю, когда хочется солнца, а вокруг дождь?
Из всех способов что-то делать самый лучший, самый работающий для меня – это обратить внимание на своё сопротивление изменениям. Моё сопротивление старости, болезням, смерти, дождю, моё нежелание отпускать – это часть процесса отпускания. Если моя рука судорожно сжалась, то первое, что нужно сделать и, собственно, что сделать возможно, – это обратить внимание на эту сжатость, на этот спазм. Обратить внимание на это переживание, обнять его своим вниманием и просто быть с ним, как можно быть с плачущим ребёнком. Ну что вы можете делать с плачущим ребёнком, не бить же его головой об стену, чтобы замолчал? Нет, с ребёнком, которому пока ничего не объяснишь, нужно просто быть. Быть настолько полно, насколько это только возможно. И тогда возможны изменения.
Сжатость – это начало отпускания, главное уметь обнять эту сжатость. И тогда красота дождя постепенно становится видимой.
Празднуем новый день
Один – с дождевой водой,
Другой – с горьким чаем на губах
Воскресенье
Кажется, сегодня утром
Мир не хочет вылезать из-под одеяла
Тихо, сонно и мягко ему в этом тумане
Вдруг колокол на башне
Напомнил, что сегодня
День поминовения предков
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!
