Третья неделя
Понедельник
После нескольких дней, окутанных туманом, ветер принёс ясное утро. Росток мой опять засветился отражённым светом. Отражённым… а кажется, что внутренним. Вот так же и со всем в этом мире: существует ли хоть что-то отдельное, самосветящееся, независимое от другого?
Солнце? Точнее, солнца, которых бесконечное множество? Ну да, сейчас они самосветящиеся и каждое вроде бы само по себе, но откуда они появились – разве не из чего-то единого? Разве не от чего-то единого они зажглись?
Или вот взять меня. Я тоже самосветящийся своей индивидуальной жизнью. Вроде бы. Но как я тут появился – самозародился в бескрайней пустоте, от сырости? Да, от сырости, но не из пустоты. Появился я из двух. В результате слияния двух клеток, в результате встречи двух других людей я появился. А те, в свою очередь…
“Всемирное тяготение” – мне нравится это словосочетание, оно сообщает мне о том, что ни одно солнце не светит в одиночестве. Оно сообщает мне, что любое “я” своим наличием подразумевает “ты”, а “ты” подразумевает “он”, “она”, “оно”, “они”…
Дао порождает Одно,
Одно порождает Два,
Два порождают Три,
Три порождают всю тьму вещей.
Причём порождается это всё ежемгновенно.
Вторник
Это бывает здесь только осенью. Это самый волнительный момент утра – когда солнце выходит из-за горы и освещает город, и море, и всё, что есть под небом. Черепичные крыши, потрескавшиеся доски пола террасы под моими ногами, камни, и мой друг-росток… всё это вдруг зажигается мириадами солнц… И вот…
Стою онемевший
Посреди вселенной
Усыпанной каплями звёзд
Среда
Солнечный свет касается и оживляет своим прикосновением, касается и оживляет, касается и оживляет камни, деревянные доски, щели в них, росток… Росток и так живее всех живых, но в солнечном свете любой живой кажется ещё живее.
Я смотрю на свет, смотрю на цвет, смотрю на цвета: жёлтый, зелёный, серый, коричневый… смотрю на сотню оттенков, играющих внутри этих цветов… смотрю и думаю: а ведь эти цвета находятся исключительно в моём восприятии сейчас. Именно такие цвета и именно такие оттенки я вижу только потому, что мои глаза и зрительные центры мозга сконструированы определённым образом. А вот муха, кошка или чайка видят цвета по-другому; у птиц, например, воспринимаемый диапазон длин световых волн шире и заметно сдвинут в ультрафиолетовую область, а значит, игра света в их глазах порождает совсем другие картины, чем у меня.
Интересно, а как видит меня мой росток сейчас? Ну, может, не видит, но чувствует. Любой садовод, по-настоящему увлечённый своим делом, сплетёт вам вереницу историй про своё общение с растениями, про то, как они всё чувствуют и как сообщают о своих переживаниях ему (садоводу).
Я никогда не был увлечённым садоводом, из нелюдей я люблю море, камни и кошек – с ними у меня хороший контакт, и обычно я могу расслышать послание, содержащееся в шёпоте камней, в рёве, шелесте или безмолвии моря и в вопросительном взгляде кошки. А вот растения… кажется, я впервые в жизни пытаюсь установить такой вот близкий контакт пятого рода по шкале Хайнека с растением.
Шкала Хайнека – это градация глубины контакта с нечеловеческим разумом, принятая в уфологии.
- Первый – наблюдение одного или нескольких неопознанных летающих объектов.
- Второй – наблюдение НЛО и связанных с ними физических эффектов.
- Третий – наблюдение живых существ – носителей нечеловеческого разума.
- Четвёртый – человек похищается неопознанным летающим объектом или его обитателями.
- Пятый – обоюдный контакт с нечеловеческим разумом, диалог.
- Шестой – инцидент с участием НЛО, результатом которого являются травмы или смерть.
- Седьмой – сексуальный контакт между человеком и нечеловеком, результатом которого является появление гибрида.
Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь достичь седьмого уровня в отношениях с другом-ростком, но к пятому мы уже близки.
Четверг
“Шагая по берегу реки Фудзи, мы вдруг увидели брошенного ребёнка лет так около трёх, который жалобно плакал. Очевидно, кто-то, добравшись до этой стремнины, понял, что не сумеет противостоять натиску волн этого бренного мира, и бросил его здесь дожидаться, пока жизнь не растает ничтожной росинкой. “Что станется с этим кустиком хата, дрожащим на осеннем ветру, – сегодня ли опадут его листья, завтра ли увянут?” – размышляя об этом, я бросил ему немного еды из рукава.
Крик обезьян
Вас печалил, а как вам дитя
На осеннем ветру?
Что случилось – навлёк ли ты на себя ненависть отца, разлюбила ли тебя мать? Но нет, не может отец ненавидеть, а мать разлюбить своё дитя. Видно, просто такова воля Небес, плачь же о своей несчастливой судьбе.
В день, когда мы переправлялись через реку Ои, с утра до вечера не переставая лил дождь”.
– Из путевых дневников Мацуо Басё. “В открытом поле”
Так как же мне быть с этим раздираемым противоречиями миром, приходящим ко мне в фейсбуке? Как мне вместить в себя всю его боль, его крик, его нежность, его одиночество, его разобщённость, его жажду быть целым и жажду быть увиденным? Когда я сижу тут у себя на крыше и смотрю на пробивающийся сквозь пол росток, пытаюсь ли я укрыться от большого мира?
Нет, я продолжаю смотреть. Я продолжаю вслушиваться в мир, в его боль, в его крик и в его нежность. И я признаюсь себе, что я не знаю. Я не знаю, как мне быть с миром.
Но незнание – это хорошо для меня. Было бы хуже, если бы я знал, ибо точное, безапелляционное знание, отсутствие сомнений и полная решимость действовать часто ведёт человека туда, где нужно избивать кого-нибудь палкой, стрелять на поражение, отрезать голову неверным и взрываться самому во имя высокой идеи. А если сделать это физически невозможно или слишком страшно, то делать это можно в своём воображении, держа перед глазами телефон.
Но я предпочитаю сомнение. Я предпочитаю незнание и слушание. Я предпочитаю три принципа дзэн-миротворцев:
- Not knowing / Незнание – я пытаюсь отпустить свои фиксированные идеи, убеждения о самом себе, о ситуации, о других людях и о Вселенной в целом.
- Bearing witness / Живое свидетельствование – я стараюсь быть открытым, беспристрастным и живым свидетелем счастья и страдания мира, а также себя, включённого в этот мир. Я стараюсь стать открытым пространством. Под миром здесь имеется в виду любая сфера, в которую вы включены в данный момент.
- Healing / Исцеление – исходя из своего присутствия и свидетельствования, я стараюсь исцелить себя и других. Сделать то, что возможно, найти компромисс, склеить разорванные части.
И когда сейчас я сижу перед своим ростком, по-прежнему ничего не зная об этом мире, о его боли, его крике и его нежности, я чуть яснее понимаю, что в моих силах, а что нет. Я чуть яснее понимаю, кому могу помочь, а кому нет. Ведь понимание и принятие ограниченности своих сил – это важное качество. Ну, для меня оно важно.
И, встав со своего места, я иду помогать тому, кому могу помочь, и печалюсь, что не могу помочь тем, кто слишком далеко. Печалюсь, что сил моих недостаточно. “Что станется с этим кустиком хата, дрожащим на осеннем ветру, – сегодня ли опадут его листья, завтра ли увянут?” Но печаль, так же как и принятие ограниченности моих сил, так же как и принятие ограниченности моего знания, печаль – важное для меня переживание, ибо ведёт меня к сердцу.
Пятница
Так торопилась под утро
Что половину крыла оставила
В своей росистой постели
Ночная бабочка
Живя одной половиной лица в фейсбуке, тараща там глаз и шевеля пальцами, невозможно не чувствовать себя приобщённым к общемировой жизни. Вот и выборы американского президента всех волнуют настолько, что как будто проходят в их квартире, и мастурбация какого-то совершенно незнакомого им человека, сделавшись вдруг публичной, становится близкой и родной, как будто это их собственная мастурбация (ну а как не поставить себя на его место?), да и поговорить теперь есть о чём. А уж активно поучаствовать в войне или протестах, происходящих на другом конце земного шара, не вставая с дивана, это вообще святое дело: с одной стороны, безопасно, а с другой – жизнь обретает смысл.
Вообще-то я люблю фейсбук, хотя и бываю к нему саркастичен, но люблю я его за собрание частных историй. Их нектар я собираю преимущественно в группах своих облачных ритритов и в Облачной Сангхе. Там истории эти не бурлят в море первобытного фейсбучного Хаоса, а структурированы в наш миниатюрный Космос. Он хоть и небольшой, этот Космос, однако Киев в нём соседствует с Бангкоком, Лондон – с Токио и все они видны с моей террасы в городе Пиран-Пирано.
Это трудно – каждый день находить красоту.
И вдруг радость –
Первые снежинки в воздухе.
– Пишут нам из Долгопрудного.
Смотрю на тыкву
И сама становлюсь
Более живой и цельной.
– Откликается Санкт-Петербург. И тут же к нему присоединяется голос из Хельсинки:
Вот помидор.
Со всех сторон зелёный.
Один.
На всю округу.
В ноябре.
Да, такие вот маленькие следы на только что выпавшем снегу реальности. Завтра они растают.
А я вот, поднявшись сегодня на крышу к своему ростку, обнаружил, что какой-то неизвестный мотылёк оставил около него половинку своего крыла. Может быть, это тот самый, что вился вчера вечером вокруг моей лампы, пока я читал путевой дневник Басё?
И кстати, пока я слушал шорохи и стуки мотылька, шарахавшегося от одной тени к другой, в это же самое время попалось мне его (Басё) стихотворение:
Орхидеей
Бабочка крылышки
Надушила.
Случайность? Не думаю!
Да, держать руку на учащённом пульсе страдающего воспалением всего на свете земного шара, конечно, необходимо, следить за выборами президента далёкой страны – интересно, однако как бы при этом не пропустить важнейшее событие своей такой маленькой и такой частной жизни – падения последнего листа с клёна за окном. Вот поэт Исса не пропустил и сообщил из своего восемнадцатого века нам, во все остальные времена, о важнейшем событии из своей жизни:
Сегодня утром
Тихонько упал на землю
С дерева лист.
Суббота
Ранним утром пробуждается всё
И разве имеет значение
Размер Будды или Дерева Бодхи?
Ещё в самом начале этой хроники один человек спросил меня в комментарии к очередному посту: а не дерево ли Бодхи проросло в полу моей террасы?
Хм… – подумал я, – может, и оно. Ведь и Будда у меня имеется.
Лет пять назад, в Киеве, мне подарил его друг. Причём подарил ненамеренно. Я проводил там семинар, и в конце, когда мы с участниками просто болтали на разные темы, этот мой друг подошёл ко мне и протянул маленькую обшарпанную статуэтку Будды. А я вообще-то люблю такие вот вещи, на которых отпечаталось время, ну и просто было приятно, что он мне это решил подарить.
Я было принялся его благодарить за подарок… но тут заметил, что он слегка изменился в лице и вроде как сконфузился.
– Что случилось? – спрашиваю. – Я неправильно тебя понял?
– Да вообще-то я только хотел сфотографировать тебя с этим Буддой, – отвечает он. – Этот Будда, видишь ли, уже много лет везде со мной путешествует, и я им дорожу… Но, – добавил он, помолчав, – раз такое дело, значит, пора ему переехать к тебе и продолжить своё путешествие с тобой.
Я, конечно, ещё больше был тронут и пообещал моему товарищу, что, куда бы ни поехал, везде теперь буду брать с собой Будду, и с тех пор действительно не расстаюсь с ним. Дома он всегда стоит на моём столе рядом с компьютером (вот и сейчас поглядывает на меня справа), а в путешествиях сопровождает меня, куда бы я ни отправился. Бывал он уже и в Хайфе, и в Стамбуле, и в Берлине, и в Одессе, и на берегах реки Волги и озера Байкал. Однажды он даже потерял голову при переезде, но я вернул её на место, ибо Будда с головой лучше Будды без головы.
Ну а теперь вот и дерево Бодхи у нас выросло, фикус, так сказать, религиозе, и Будда может под ним всякое утро посиживать – и пробуждаться, и пробуждаться, и пробуждаться… И я тут рядом пристроюсь.
Воскресенье
Похолодало. Ветер лезет за ворот. Росток мой дрожит, дрожит, дрожит…
Я, конечно, не захотел сегодня надолго задерживаться рядом с ним. “Извини, дорогой мой друг, но я пойду в тепло. Ты-то такую температуру, кажется, ещё способен выносить, а я животное теплокровное, я остываю на ветру. К тому же у меня есть ноги, а тебя угораздило врасти корнями в доски террасы. Не могу же я забрать тебя с собой”.
Спустившись в комнату, я сел немного посидеть с самим собой…
Так это странно всегда бывает – сидеть с собой. Как будто нас двое: один сидит, другой наблюдает. Однако наблюдение это совершенно не дистанцированное. Между мной сидящим и мной, свидетельствующим сидение, нет никакого расстояния, никакого зазора. Вот дыхание моё дышится… моё ли? Нет, просто нечто дышится. Жизнь дышится. И такое это чудо для того, кто свидетельствует: вот же она, прямо тут и дышится, жизнь-то. Жизнь, никому не принадлежащая, жизнь, приходящая из пустоты, из ниоткуда… Ну действительно, откуда этот вдох приходит? Разве могу я туда заглянуть – в место, предшествующее вдоху? Жизнь, в пустоту уходящая. Куда уходит выдох? Нет ответа, нет у меня доступа к тому месту, куда уходит выдох. Потому-то эти места, предшествующие “сейчас” и следующие за “сейчас”, зовутся пустотой.
Но прямо сейчас случается “сейчас”, соединённое со всеми другими “сейчас”. Это “сейчас” абсолютно неуловимо, как тень незнакомца. Сегодня в группе облачного ритрита я прочёл двустишье одной из участниц:
Словно волна убегает
Тень незнакомца.
“Сейчас” – это тень незнакомца, которую невозможно ухватить, ибо у “сейчас” нет длительности. Оттого-то “сейчас” и зовётся пустотой.
В этом и состоит это чудо, эта тайна, этот парадокс: прошлого не ухватишь, будущего не ухватишь, настоящего не ухватишь, а жизнь между тем – вот она, течёт себе в этом конкретном вдохе и этом конкретном выдохе. И единственное, что ты можешь, – это интимно прикасаться к ней, обнимать её и одновременно быть ею – той, которую обнимают. Одновременно, понимаешь?
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!
