Человек – не остров,
но каждый, целиком, –
обломок континента,
часть простора.
И если море смоет глину,
Европа станет меньше,
как будто смыло мыс,
или усадьбу друга,
или твою усадьбу.
Любая смерть,
ты убавляешь и меня –
я сросся с остальными.
Не посылай слугу узнать,
по ком бьют в колокол, –
бьют по тебе.
– Джон Дон (перевод А. Пустогарова)
Предупреждение!
Этот текст – поток сознания, которые время от времени из меня выбиваются. Он длинный и обо всём сразу. Так что он вряд ли пригодится, если вам нужна какая-нибудь инструкция или совет.
Одна моя подруга, прочитав это эссе, написала, что оно синхронизировалось для неё с цитатой из книги Милорада Павича “Пейзаж, нарисованный чаем”, которую она сейчас читает:
“Предполагая, что майор Коста Свилар попал из Албании в Грецию по морю, Афанасий Свилар направился на побережье Адриатики. В Баре он погрузился вместе с машиной на объемистый черный пароход, который повез его на Корфу, наполняя его штанины холодным ветром, а ноздри – солью, пахнущей шафраном. Когда они двинулись от Итаки к Ионическим островам, он поставил на край палубы стакан вина, придерживая его пальцем. Красное вино в стакане вело себя в соответствии с волнением соленой морской воды и точно повторяло каждое движение пучины. В стакане была заключена копия морских волн. “Так же точно и со мной, – подумал он, – я тоже помимо своей воли передаю какие-то волны”.
Может быть и со мной так же?
О пустоте
Вдох-выдох – я жду, когда придут слова. Когда ожидание наполнится и, стекая по пальцам, обретёт плоть, обретёт форму этих чёрных закорючек-букв. Вот оно, магическое действие – рождение смысла из пустоты, – вот оно, происходит на моих глазах. “Пустота есть форма, форма есть пустота” – это древнее заклинание завораживает меня с тех пор, когда я услышал его впервые, так же как оно завораживало поколения и поколения людей до меня. И я делаю шаг в пустоту.
О вместительности груди
Вчера я, как и многие другие, смотрел в прямом эфире возвращение героя на родину. Сама эта возможность – быть свидетелем творения чьей-то личной истории тоже меня завораживает. Я видел, как два смелых человека, мужчина и женщина, сели в самолёт, точно такой же самолёт, в которых я сам летал много раз; я видел, как сотни или даже тысячи людей приехали встречать их в аэропорт; я видел испуг и мелкую суету тех, кто так не хотел бы лишнего шума, но при этом именно своей неуклюжей суетой создавая шум такой силы, что эхо его ещё долго будет разноситься по миру; я видел, как одного из смелых людей арестовали в аэропорту, в который я сам много раз прилетал; я увидел, как перед расставанием двое этих людей обнялись и один из них пошёл в тюрьму, а другой – другая – села в машину и отправилась домой, в тот город, где я сам прожил много лет.
Потом я сидел со всем этим. С увиденным и прочувствованным опытом. Потом лёг спать и спал плохо. Утром я опять сидел, но теперь уже не один, а с группой товарищей. Пусть и разбросанных по миру, но собранных вместе с помощью магии интернета, к которой я никак не могу привыкнуть, хотя и живу в ней. В конце медитации я среди прочих дорогих и небезразличных мне людей вспомнил этих двоих – одного в тюрьме, другую в московской квартире, ожидающую его возвращения. Я зажёг свет внутри своей груди и поместил этих двоих туда.
Потом я представил трусливого, одинокого человека, запершего себя в кремлёвской башне, окружившего себя многими кругами заборов и вооружённых людей, отгородившегося от всего мира, загнавшего себя в угол человека. Человека, которого я, к своему сожалению, презираю. Я поместил его туда же – в центр груди, где горит свет, чтобы избавиться от презрения.
Я вспомнил также лица совершенно незнакомых мне людей, приехавших встречать своих героев в аэропорт, я вспомнил чёрную массу людей в шлемах, выталкивающих тех, кто приехал, из аэропорта на улицу, и я поместил их всех туда же – в центр груди, где горит свет. Я вспомнил полицейского, перекрывшего выезд из аэропорта, и его развязный ответ на вопрос, на каком основании это сделано: “Я не попугай, чтобы повторять”. Я добавил его туда же – в свет внутри своей груди.
Всякий раз во время медитации сострадания я обнаруживаю, что моя грудь – это достаточно вместительное место.
О рождении истории
И вот теперь я сижу тут, за своим столом, в крохотном городке на берегу моря, в крохотной стране и, улавливая поток довольно хаотичных мыслечувств, позволяю собираться им в историю.
Как собирается история? Как рождается форма из пустоты? Это тайна и это магия, и мне важно быть свидетелем этой магии.
История – это то, что мы пишем, или то, что пишется само? Какова роль личности в истории? Похоже, каждый из нас делает свой вклад в творение истории, но история всех нас как целого формирует и каждого в отдельности.
Мы строим здания, придавая им определённую форму, а здания придают форму нам. Я вот, например, в детстве жил в маленьком городке на Волге, потом много лет в Москве, потом путешествовал по очень-очень разным городам и весям мира, и во всех изменениях этих ландшафтов я чувствовал, как они влияют на меня, на моё переживание себя, на моё описание мира и себя, то есть на историю, которая непрерывно сочиняется в моей голове, в моём сердце. Сейчас я живу в средневековом городке, не менявшем своей формы с шестнадцатого века, и опять чувствую, как история города непрерывно влияет на мою личную историю. Я живу в мансарде со скошенным потолком и чувствую его влияние на себя.
Я выхожу на крышу дома, на террасу, а она похожа на капитанский мостик, и весь наш город-полуостров похож на уходящий в море корабль.
О светильнике и острове
Известны слова Будды Гаутамы, обращённые к последователям:
Это понятное послание, советующее людям искать свой собственный путь. Да, опираясь на опыт других, увидевших и открывших определённые способы передвижения по пути, и тем не менее ища и нащупывая свой собственный путь.
Интересно, что на другие языки это послание переводят в двух вариантах: “Будьте сами себе светильником” и “Будьте сами себе островом”.
Буддологи объясняют это разночтение тем, что слово “двипа” на санскрите означает “остров”, а “дипа” – “свет” или “светильник”, однако на палийском языке “дипа” означает и “остров”, и “свет”, и “светильник”.
И хотя общий смысл послания от перемены “света” и “острова” не слишком меняется, в этой игре слов я также улавливаю игру оттенков смыслов. Остров подразумевает изоляцию и замершую на века отдельность, свет же освещает путь. По пути можно двигаться. К тому же свет просто светит в открытом пространстве и делает скрытое явным. Свет про-являет мир. И лично мне, в контексте движения по своему пути, образ света нравится больше, чем образ острова.
О полуострове
Однако и с метафорой острова можно поиграть, как это сделал Джон Дон:
Человек – не остров,
но каждый, целиком, –
обломок континента,
часть простора.
Выходя каждое утро на свой капитанский мостик, я вижу, что я – не остров. Я полуостров. Так же как мой город, устремлённый носом в бесконечную открытость моря, но неотделимый от континента при этом, я как будто непрерывно ухожу и ухожу в эту синюю бесконечность впереди, но по-прежнему остаюсь с другими. Я живу в одиночестве своей личности, своей личной судьбы, своей жизни и смерти, и одновременно с этим я часть всего человечества и всей жизни.
Так какова роль личности в истории? Кто более матери-истории ценен?
О персонажах
Нынче в ходу этакое, как будто обидное, слово “персонаж”, которое, кстати, любят употреблять люди, считающие себя властителями судеб. Вот и Путин, и Песков, и Медведев с ухмылочкой упоминают о нём: “Этот персонаж”. Лишь бы не называть его фамилии, ибо в их магическом мышлении он – “Тот, кого нельзя называть”, ибо, названный, он обретёт субъектность и человеческое достоинство, ибо тогда он может стать равным им – вознесённым рукой высших сил на вершину олимпа, вершителям судеб человеческих. Нет, этого не должно случиться, поэтому он всего лишь “персонаж”.
А между тем его зовут Алексей Навальный, и всякий раз очередным своим прямым действием, своим “Привет, это Навальный”, своим “Я возвращаюсь на родину, и я не боюсь” этот человек освещает кривляния и ухмылочки тех, кто считает себя властителем судеб. Всякий раз обнажая их суть – суть обычных смертных людей, одержимых страстями, волею случая получивших огромный властный и финансовый ресурс страны и присвоивших его себе.
“Ха-ха-ха, да кому он нужен, травить его!” – Это ведь тоже было сказано и было услышано миллионами, и в ком-то это кривляние отразилось таким же кривлянием и глумливой ухмылкой, а кто-то испытал стыд за то, что это было произнесено человеком, стоящим во главе огромной страны, на которого смотрят миллионы и внутри этой страны, и за её пределами.
И можно сравнить этих двоих: чем защищен один, чем другой? каким ресурсом обладает один, а каким другой? Но при этом разве трудно в этой ситуации отличить глумливого изворачивающегося персонажа от человека, наделённого достоинством и выходящего на бой с открытым забралом?
Всю мою жизнь меня вдохновляли люди, восстающие против заскорузлой и мёртвой системы. Люди, идущие против потока, ищущие собственный путь в духовном ли поиске, в искусстве ли, в науке ли, в политике ли, да в любой сфере человеческой активности. Люди, пишущие собственную историю, каждым своим шагом творящие и путь, и персонажа, движущегося по пути. И я не вижу ничего постыдного в слове персонаж. Каждый человек – персонаж собственной истории, а некоторые к тому же становятся персонажами общечеловеческой истории.
О “я” и “мы”
Очевидно, мы обречены на нашу социальность, мир людей – это и есть наш мир. И даже когда мы становимся отшельниками, мы уходим именно от людей и этим отрицанием только подтверждаем свою сопричастность с человечеством.
Любая смерть,
ты убавляешь и меня –
я сросся с остальными.
Не посылай слугу узнать,
по ком бьют в колокол, –
бьют по тебе.
Чувство общности чрезвычайно важно для нас, но никакое качество в этом мире не бывает только хорошим или только плохим, и чувство общности также имеет две стороны. Оно, это чувство, подталкивает нас к тому, чтобы созидать и строить общий мир, общий дом, выручать и поддерживать других в беде, но это же самое чувство толкает нас на самые мерзкие унижения человеческого духа: травить других, не похожих на нас, унижать их и уничтожать. А также унижаться самим. Унижаться, лишь бы не потерять это чувство сопричастности, принадлежности к какому-либо “мы”, а также чтобы не потерять привычный комфорт, благополучие, связи, отношения, здоровье, саму жизнь… Многое можно потерять, если пойти против потока, в котором движется человеческая общность. Однако во все времена существовали люди, для которых потеря достоинства или совести стоит даже дороже жизни. Такие люди существуют и сейчас.
Как же тут выбрать свой срединный путь? Как быть себе светильником? Как быть себе полуостровом?
Ну вот так. Именно так – освещать светом сознания свою душу, свою историю, обнаруживая, что любая история – это всего лишь пишущаяся история, и свет, делая её видимой, проявляет не только персонажа, шагающего по истории, но и автора, который в силах менять историю. Который в силах делать сознательный выбор, руководствуясь более ясным видением ориентиров на пути.
Об ориентации
В одной из буддийских сутр очередной заблудившийся человек, если не ошибаюсь, по имени Сивака, спрашивал у Будды об ориентирах на пути. Как же понять, как различить, что для меня будет верным шагом, а что нет?
Будда в ответ задал ему свои вопросы:
– Разве не знаешь ты, Сивака, когда испытываешь жадность, а когда не испытываешь её? Разве не знаешь ты, когда испытываешь ненависть, а когда не испытываешь? Разве не знаешь ты, когда твоё сознание замутнено, а когда оно ясно?
– Знаю, – ответил Сивака.
– Ну вот тебе и ориентиры на пути.
Всматриваясь в свои собственные путевые указатели, я к сказанному Буддой хочу добавить: “Я знаю, когда испытываю страх и когда преодолеваю его смелостью, я знаю, когда испытываю отвращение и презрение к кому-то и когда преодолеваю его добротой, я знаю, когда во мне рождается мелочная мстительность, и я преодолеваю её великодушием, я знаю, когда обстоятельства пригибают меня к земле, но я преодолеваю их чувством собственного достоинства”.
О достоинстве
Так что, разве не знаешь ты, Сивака, когда испытываешь чувство собственного достоинства и великодушия, а когда нет?
В некоторых своих медитативных настройках я напоминаю слушателям, что в позе, которую мы принимаем для медитации, выражено человеческое достоинство. И я помню, как на одном из первых моих облачных ритритов участница делилась переживанием, что, когда она впервые слышала мои слова, у неё возникала циничная улыбочка, как будто обесценивающая само это понятие достоинства. Тогда она начала всматриваться и в эту улыбочку, и в чувство, прячущееся за ней, и, осветив чувство светом сознания, разглядев его, внезапно принялась рыдать от другого чувства – от чувства стыда. И это второе чувство очистило её, и очень постепенно она начала чувствовать, что значит переживание достоинства.
Живя последние годы внутри своего профессионального пузыря психологов, коучей и преподавателей медитации, я вижу и чувствую, как повестка безопасности и осторожности, граничащей с парализацией, всё теснее подступает ко мне. Культ безопасности и крайней ранимости формируется, разумеется, не только в психологической среде, но и в целом в мире “золотого миллиарда”. Тотальный, безоглядный карантин и безропотное принесение в жертву безопасности других ценностей: свободы выбора и достоинства, – это одно из свидетельств этого культа.
Я, в целом, не против безопасности, но я против культа. Я против марша стройными рядами в любую сторону, даже если это сторона называется прекрасными словами: забота, внимательность, бережность и поддержка. Поэтому я не хочу примыкать ни к какому лагерю, поэтому для меня важно быть полуостровом и искать свой личный путь, не упуская из виду мою связь с другими при этом. Быть бережным, но не терять свободы самому и не лишать её других. Это, безусловно, трудно – искать срединный путь между полярностями, но никто мне не обещал при рождении, что жизнь – это лёгкий, приятный и безопасный процесс.
И я считаю, что всем тем, кто ищет не безопасности и комфорта, но ясности, свободы, понимания и контакта с тайной жизни, кто ищет свой собственный путь к воплощению этих ценностей, было бы неплохо вспоминать не только об ориентирах заботы и бережности к себе и другим, но и об ориентире чувства собственного достоинства и достоинства других.
К тому же наш большой и общий мир не стал абсолютно безопасным, в нём по-прежнему убивают, давят и травят неугодных, и в первую очередь тех, кто не соглашается жить, втянув голову в плечи. Однако в этой парадоксальной ситуации тем, кто ищет безопасности, приходится всё глубже втягивать голову в плечи, потому что те, кто привык давить, никогда не останавливаются в своём давлении и запугивании. Человек же, идущий против потока, как минимум может пережить чувство собственного достоинства, даже если это чувство будет для него последним.
О мирах
Каждый из нас идёт своим путём в своих мирах и сферах – кто-то в мире политики, кто-то в мире искусства, кто-то в мире науки, кто-то в мире духовного поиска, и, разумеется, эти сферы – не острова, они пересекаются и накладываются друг на друга, тем не менее у каждого идущего своим путём имеется своя сфера концентрации усилий. Я в своё время выбрал уехать из страны, с политическим вектором которой был в корне не согласен. Политика – это не моя сфера концентрации усилий, не моя сфера реализации, не моя сфера поиска пути, и я не готов ради политической борьбы жертвовать своей сферой поиска и реализации. Лично для себя мне показалось честнее покинуть эту территорию, где большинство людей её политическое устройство, кажется, вполне устраивало.
И хотя переезд был сопряжён с множеством трудностей, они только укрепили меня в опоре на мои ценности. Теперь я живу в стране пусть и далёкой от идеала, но более приемлемой для меня, в стране, где за девять лет моей жизни сменилось… я уже сбился со счёту, сколько правительств, но точно не меньше семи. В стране, где президент – что-то вроде английской королевы и нужен только для селфи в инстаграме. В стране, где реальной политикой занимаются независимые друг от друга институты власти. В стране, где синдикат полицейских бастует не реже синдиката врачей или учителей. В стране, чей нынешний премьер-министр симпатизирует Орбану и Путину, но, как показывает практика, вряд ли другие политические силы позволят ему стать на них похожим.
Живя в этой стране, которая меня гораздо больше устраивает, я не стал её органической частью, я всё ещё живу на полуострове, но меня вполне устраивает бытие полуостровом, меня устраивает быть чужаком в чужом краю. А мой народ сейчас – это народ Облачной Сангхи, он проживает на планете Земля.
Да, в своей “телесной” жизни я сделал выбор, в каком месте мне это тело держать более-менее постоянно, чтобы с большим успехом реализовывать свою духовную жизнь, но в духовной жизни мне приходится регулярно делать новый выбор, ибо, кроме моих ежедневных выходов в город, я также ежедневно выхожу и в фейсбук, чтобы встретиться с облачным народом. И здесь, в облаке, мне необходимо выбирать: сказать или промолчать, а если сказать, то что сказать и как именно сказать. Мне нужно делать выбор, с кем я буду объединяться, коли уж я не остров. С теми, кто кривляется и паясничает? С теми, кто манипулирует и провоцирует? С теми, кто непрестанно жалуется и стонет? С теми, кто прячется и втягивает голову? Или с теми, кто показывает пример достоинства?
И, уехав из России, я, конечно, не уехал из русскоязычного мира, не уехал от того, пусть и разбегающегося в разные политические стороны, но всё же по-прежнему постсоветского мира. Поэтому я смотрю в этот мир и слушаю его. И в этом мире мои ориентиры достоинства сейчас, в наше время, – это Мария Колесникова из Беларуси, Юрий Дмитриев и семья Навальных из России. Возможно, и даже наверняка, это ситуативно, ибо и эти люди, будучи далеко не ангелами, будучи живыми и противоречивыми, попав в другую ситуацию, вероятно, изменились бы, вели бы себя по-другому. И неизвестно, смогли бы они сами пройти искушение властью, если она им досталась бы. Возможно, и даже почти наверняка, если Алексей Навальный стал бы когда-нибудь президентом страны, я тут же начал бы критиковать его. Однако сейчас эти люди встают в одиночестве в полный рост и противостоят огромной бездушной машине и тем людям, которые служат этой машине, считая, что у них якобы нет выбора.
Так что, разве не видишь ты, Сивака, когда человек встаёт в полный рост перед огромной машиной и говорит: “Я тебя не боюсь?” Разве не видишь ты, Сивака, другого человека, прячущегося за армией в чёрных шлемах, избивающей не только безоружных, но и не агрессивных оппонентов? Разве не слышишь ты, Сивака, хор голосов, глумящихся над тем, кто посмел противостоять машине? Разве не слышишь ты, Сивака, пустоту голосов тех, кто молчит, потому что сказать страшно? Разве трудно различить, Сивака, кто есть кто в этой ситуации?
Кроме Колесниковой, Дмитриева и семьи Навальных у меня есть, конечно, и другие символы достоинства, те, кто не на виду, о ком я сам знаю меньше. Есть десятки тысяч белорусов, прошедших через тюрьмы за последние полгода, есть люди, приехавшие встречать Навального в аэропорт, есть, в конце концов, мои близкие друзья – совсем не медийные персоны, но также идущие своим собственным путём и старающиеся не терять чувства собственного достоинства, в каких бы обстоятельствах они ни оказались. Все они – примеры для меня и указатели на пути. И мне гораздо в меньшей степени важно, какие идей они отстаивают, чем то, как именно они это делают. Мне важно, что они побеждают страх достоинством.
Об отравителях
Но как же быть с теми, с кем совсем не хочется объединяться, особенно с теми, кто не просто паясничает и глумится, но давит, душит и травит, кому служит сила в чёрных шлемах, у кого есть власть?
Это сложный вопрос, и у меня нет однозначного ответа на него. Более того, мне кажется, что любой однозначный ответ будет неправильным именно в силу своей однозначности. В целом, конечно, их давлению нужно сопротивляться, но в каждом уникальном случае сопротивляться нужно уникальным способом. Собственно, поэтому и необходимо вспоминать об ориентире достоинства.
Однако разве не знаешь ты, Сивака, когда испытываешь отвращение, а когда не испытываешь её? Разве не знаешь ты, когда испытываешь ненависть, а когда не испытываешь? Поэтому, что касается моего внутреннего отношения, я знаю, что, когда испытываю отвращение к этим людям, испытываю злость, ненависть, я сам становлюсь тем, кого ненавижу.
В этом состоит парадокс жизни: чтобы понять, что правильно, а что неправильно и на какую сторону встать, нужно вначале испытать отвращение и злость, и потом нужно испытать стыд, потому что разве сам я без греха?
А следующим шагом нужно постараться превратить злость, отвращение и стыд в сострадание. Ибо я из собственного опыта знаю, что значит врать и изворачиваться, я знаю, что значит завидовать и ревновать, я знаю, что значит чувствовать жадность и ненависть, я знаю, как можно терять достоинство и быть мелочным. Я знаю, что все эти чувства причиняют боль другим и мне. Я знаю, что эти чувства омрачают свет сознания и совести. Поэтому, всякий раз вспоминая Путина, Лукашенко и их чёрных солдат, я погружаю их в свет в центре своей груди. Свет избавляет меня как от страха, так и от отвращения.
Но одновременно с этим я вспоминаю о своём позвоночнике, где живёт чувство достоинства. В этом отношении Путин и Лукашенко – мои внутренние теневые помощники, они пробуждают во мне чувства, с которыми я могу впоследствии работать. Чем не тренажёр?
Ну а дальше я просто делаю то, что могу делать сейчас. Например, позволяю родиться истории – родиться из таинственной пустоты и стечь по моим пальцам в интернет. Может быть, чьё-то сердце откликнется на эту историю, чьё-то сознание встретится с моим потоком сознания. А если нет, значит, нет, но история в любом случае уже обрела свою плоть. Пустота стала формой, мне этого достаточно.
О ростке
Когда осенью я вернулся из путешествия в мой город-полуостров-корабль и вышел на свой капитанский мостик, я увидел, что посреди него вырос одинокий зелёный росток. В нём, среди прочего, я увидел воплощение достоинства жизни.
Увидев росток, я отозвался на его приглашение к истории и начал вести его хронику жизни, прислушиваясь каждое утро к пустоте внутри и позволяя родиться из неё новой истории. И росток повёл меня вперёд одному ему известными путями.
М. спросила меня однажды:
– Как долго ты собираешься продолжать именно этот “путь ростка”?
– Пока не знаю, – ответил я. – Возможно, закончу со смертью ростка, а может быть, выберу какую-нибудь символическую цифру.
– 42? – спросила М.
– Нууу… наверное, нет. Думаю, что история продлится дольше.
Ровно через 42 дня росток убило градом. Я не смог его спасти. Однако я не остановил хроники, ведь росток этот давно уже растёт не столько на террасе, сколько в моей душе, и там он остаётся в сохранности, пока жив я сам. А там посмотрим.
Вот одна из глав этой истории:
Росток говорит мне:
Ты можешь расти из щели в полу
Из разлома во времени
Из трещины в естественном порядке вещей.
Ты можешь расти в самом неподходящем месте
Торчать там нелепо
Среди длинных теней
И холодной утренней росы
В последний день октября.
Росток говорит мне,
Что размер не имеет значения
И срок не имеет значения
Только вдох и игра восходящего солнца
В каплях росы высыхающих
На изумрудных листьях –
Это имеет значение, –
Говорит мне росток.
Дрова не превращаются в пепел,
Ибо дрова есть дрова,
А пепел – это пепел.
Доски пола, которые ест жук-древоточец,
Не превращаются в труху,
Осень не сменяется зимой,
А день – ночью.
Оставь вчерашний день ему самому
Просто смотри на росу на моих листьях, –
Говорит мне росток.
Смотри на росу
Не спрашивай,
Когда она высохнет
Молчи и слушай,
Пока не придёт время сказать, –
Говорит мне росток.
Просто дождись появления слова
Из трещины в естественном порядке вещей
Из щели в старом полу,
Подъедаемом древоточцами
Из разлома во времени,
Подъедаемом времяточцами
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!