или
Моя торжественная речь в защиту
“медитаций с сопровождением”
– Каково центральное учение всей жизни?
– Уместное выражение, – ответил Юнмень.
Являются ли ваши слова и поступки адекватным ответом на ситуацию, а не согласуются ли они с какой-то абстрактной истиной – вот что Юнмень считал наиболее важным в жизни”.
–Стивен Бэчелор “После Буддизма”
Я начал эту статью как отклик на высказывание моего коллеги
Игоря Берхина, но, как обычно, вошёл в раж и написал гораздо больше, чем предполагал.
В свете рассматриваемых контекстов центральная тема
– нужность/ненужность, польза/вред “медитаций с сопровождением” – вышла за собственные берега довольно далеко.
Здесь вам встретятся мои рассуждения по таким вопросам:
Взаимодействие традиции и новаторства.
Отношения ученика и учителя.
Соотношение психологии и буддизма.
Положение детей и инвалидов в нашем обществе.
Но отталкиваюсь я от конкретных слов Игоря Берхина.
Дело в том, что на прошедшей конференции Ясный Ум он несколько покритиковал “медитацию с сопровождением” – ту самую, что
по-английски называется guided meditation.
Вот цитата из речи Игоря (для сохранения точности я никак не обрабатывал текст и оставил его в разговорной форме):
Почему? Потому что медитация с ведущим делает человека пассивным, он ждёт, что с ним что-то произойдёт.
Он слушает… и с ним действительно что-то происходит, но уровень тех изменений, которые с ним происходят, крайне поверхностный. И человек становится пассивным.
Человек становится зависимым от того, кто его обучает, кто его ведёт. У него формируется условный рефлекс.
Мне пишут участники моего курса: “Игорь, какое вам спасибо! Я только слышу ваш голос, и у меня сразу начинается медитация”.
Я думаю: “Какой ужас! Так не должно быть. Это собака Павлова, а не практик созерцания”.
Это зависимость!
А если будет другой голос?
Мы должны стать самостоятельными, а эти медитации с ведущим убивают самостоятельность и формируют зависимость.
И это ещё не всё.
Медитации с ведущим оставляют нас на уровне вербальной деятельности.
Если мы хотим глубоко заниматься внимательностью, осознаванием, созерцательными практиками, мы должны выходить за пределы вербального уровня.
Вместо этого мы слышим какой-то голос и должны тратить свои силы и энергию на то, чтобы понимать его. Эта когнитивная нагрузка оставляет нас на вербальном уровне. То есть на очень поверхностном.
И никогда эта медитация с ведущим не позволит нам глубоко проникнуть в свой ум, выйдя за пределы рассудочного, концептуального, вербального мышления.
И почему это происходит? Ведь традиционно не было этих медитаций с ведущим!
Я изучал различные традиции. Какие-то я изучал живьём, какие-то по книгам, там нигде нет медитаций с ведущим.
Эти медитации с ведущим появились на Западе. Более того, сейчас уже некоторые тибетские ламы начинают использовать эти медитации с ведущим…
…И это очень ограниченный и примитивный уровень.
Безусловно, есть много людей, для которых этот уровень может оказаться временно полезен, на каком-то этапе жизни, но я не могу назвать это чем-то серьёзным.
Почему так происходит?
Именно потому, что на Западе психотерапия распространена и практика медитации превращается в психотерапевтический сеанс, вместо того чтобы оставаться практикой медитации, созерцания, осознанности.
В психотерапии, безусловно, есть аспекты осознанности, но акценты другие.
И в этом я вижу большую опасность в сращивании созерцательных практик и психотерапии.
Это может привести к выхолащиванию некоторых очень глубоких и важных аспектов созерцательных практик”.
Ну вот. Это сказал Игорь.
Так как я и в хвост, и в гриву эксплуатирую в своей работе
guided meditation (медитации с сопровождением), то считаю своим долгом вступиться за них, а соответственно и за свою работу в целом.
И хотя я полемизирую тут как бы с Игорем, тем не менее обращаюсь-то в первую очередь к своим постоянным читателям, а посему буду призывать вас и в свидетели, и в собеседники.
Пройдусь по пунктам критики Игоря, коих я насчитал ровно пять:
2.Его зависимость от инструктора.
3.Отсутствие “медитаций с ведущим” в старых традициях.
4.Сращивание созерцательных практик с психотерапией.
5.Поверхностность практики с ведущим.
Итак,
Пассивность и привязанность.
Я объединю эти два пункта, так как Игорь их объединил тоже.
-Игорь Берхин
Вначале я хочу задать вам (не Игорю) четыре вопроса:
2.Работали ли вы в больнице?
3.Ломали ли вы когда-нибудь ногу?
4.Ломал ли ногу близкий вам человек?
Если на все четыре вопроса вы ответили отрицательно, то, возможно, нижеследующий текст окажется для вас откровением.
Остальные же воспримут его, скорее всего, как нечто само собой разумеющееся.
В традиционных обществах, например в племенах, столетиями проживающих в непроходимых джунглях, нет больниц и госпиталей, поэтому покалечившиеся люди просто лежат в хижинах, пока не начнут вставать самостоятельно. Те, кто выживет, конечно.
Детей в этих обществах сначала носят на закорках, а потом отпускают ползать в пыли.
С какого-то времени они пытаются вставать, падают, опять пытаются, опять падают и потом… начинают-таки ходить, бегать, прыгать и лазать по деревьям за кокосами и прочими дарами природы.
Так, по всей видимости, люди жили в течение тысяч и тысяч лет.
Но эволюция не стоит на месте, и человечество по большей своей части вышло из джунглей, построило города, в городах – больницы, а в больницах незамедлительно изобрело и внедрило костыли.
Для обучения ходьбе детей этот неугомонный вид существ также придумал некоторые приспособления. Бегунки, к примеру.
Теперь зададимся резонным вопросом:
Привязывается ли ребёнок к бегункам?
На какое-то время, очевидно, привязывается.
Но тогда спросим себя:
Бегает ли ребёнок в этих бегунках до сорока лет?
Я лично ни одного такого не видел, хотя не исключаю, что я недостаточно хорошо ориентируюсь в жизни несовершеннолетних.
Следующий вопрос из области психотравматологии:
Зависим ли сломавший ногу человек от костылей?
Конечно, зависим, куда же он без них?
Ходит ли он на них спустя годы, после того как нога зажила?
Опять не видел ни одного такого. Разве что некоторых из тех, что собирают милостыню в метро, но у меня есть сомнения, что они вообще когда-нибудь что-то ломали.
Разумеется, всегда есть переходный период, когда ребёнку пора отказаться от бегунков, а хромому – от костылей. И в этот период бывает и страшно, и неудобно, и надо как-то себя заставлять. Тем не менее все так или иначе отказываются от этих нехитрых приспособлений человеческого гения.
И мне кажется, нам, инструкторам, или учителям медитации (хотя я не люблю слово “учитель” из-за его смысловой тяжеловесности в русском языке), важно посмотреть на отношения со студентами с определённой метапозиции.
Важно помнить, что человеческий путь довольно долог и на этом пути есть различные этапы. И что мы сами – инструкторы, преподаватели, учителя – всего лишь этап и часть этого пути. И все наши ухищрения, техники, практики – это этапы, инструменты, средства передвижения, временные костыли и бегунки.
Тут не грех вспомнить знаменитую притчу Будды нашего Гаутамы о плоте, который человек сплетает, дабы переправиться через реку.
Во-первых, сплетает он его из того, что попадается под руку – из тростника, плавника, и пустых пластиковых бутылок, из всякого мусора, рассыпанного по берегу реки.
Во-вторых, переправился – и брось ты этот плот, нечего его с собой таскать!
Ты можешь быть очень благодарен плоту за всё, что он для тебя сделал при переправе, но если дальнейшая часть твоего пути проходит по лесу, ты будешь проклинать его последними словами, волоча через непроходимую чащу.
Поэтому оставь его на берегу – глядишь, ещё кому-то пригодится твой плот. А сам сплетёшь себе новый, если встретишь следующую реку.
И мне кажется, что если мы (учителя) действительно не хотим привязывать к себе студентов, то мы можем быть спокойны на счёт того, что они могут привязаться на каком-то раннем этапе практики, когда им нужна бОльшая поддержка и бОльшая опека.
Как привяжутся, так и отвяжутся – это естественный процесс, естественный путь развития в обучении любому делу.
Пока ты на плоту – ты от него зависишь. Ты привязан к нему своей жизнью.
Я сам, например, привязывался к очень многим своим учителям, я буквально влюблялся в них (платонически, платонически), я даже начинал бессознательно копировать их речь и жесты, но потом с благодарностью отвязывался и шёл в своём путешествии дальше, копируя ещё чьи-нибудь жесты.
И этот процесс бесконечен. Я делаю так до сих пор, и полагаю, что буду делать до самой гробовой доски, где непременно скопирую эту самую доску. В конце концов, родился-то я в год Обезьяны, мне положено всех передразнивать.
На мой взгляд, учителю не стоит бояться ни врЕменной привязанности учеников, ни того периода, когда они начинают покидать его уютное гнездо.
Учителю стоит помнить, что он всего лишь маленький плот для переправы через реку.
Всё в этой жизни возникает, длится и исчезает, чего уж там! А главное искусство жизни, как мне кажется, и состоит в том, чтобы научиться достаточно легко принимать приходящее и достаточно легко отпускать (ключевое слово тут – достаточно).
Именно в этом случае мы постепенно взрослеем и становимся самостоятельными.
И в динамике развития практики своих студентов я вижу этот процесс. Многие из них говорят, что какое-то время им необходимы эти аудиофайлы как поддержка.
Метафоры с костылями и бегунками, кстати, они придумали во время одного из обсуждений в группе “Облачного ритрита”.
Но они так же прекрасно осознают и временность этих “бегунков”, и когда чувствуют, что хорошо запомнили последовательность входа в практику, запомнили не только умом, но и телом, то без особого сожаления отбрасывают приспособления и встают на свои окрепшие “медитативные ноги”. А если быть совсем точным, садятся на свои мозолистые от медитации задницы.
Ну, а моё дело – подбадривать их в этом.
Теперь плавно перетеку к третьему обвинению Игоря.
Медитации с ведущим отсутствуют в старых традициях
-Игорь Берхин
Но перетеку именно плавно, продолжая пока предыдущую тему.
Поначалу в любой деятельности, в любой сфере жизни большинству людей нужна поддержка.
Веками в духовных школах и направлениях выстраивались линии передачи практики.
Выстраивались они естественным образом. Искатель истины прибивался к какому-нибудь учителю – мирянину, монаху – не важно, и оставался при нём определённый период жизни.
Учитель держал его в своём гнезде, поддерживал, кормил мясом до тех пор, пока ученик не оперялся, крылья его – укреплялись и он понимал вдруг, что не орёл, а пингвин!
Мы с вами знаем, как это происходило, из фильмов про кун-фу.
Приходит парень к учителю, чтобы драться научиться, а бровастый прохиндей заставляет его таскать воду и варить обед. Эксплуатирует нещадно, да ещё орёт постоянно. И только через пару лет подкрадывается к измождённому непосильным домашним трудом неофиту ночью и бьёт его, спящего, палкой.
И мы, сопереживающие зрители, можем подумать: ну вот, наконец, и обучение кун-фу началось.
Но в том-то и дело, что обучение кун-фу началось с момента их первой встречи глазами, с момента, когда учитель позволил остаться ученику в своём доме.
Являются ли таскание воды, рубка дров и варка супа поверхностным уровнем практики боевых искусств, а получение ударов палкой – более глубоким уровнем?
Ну, возможно. Тем не менее и то, и другое – необходимые этапы практики.
Мне кажется, нам – и преподавателям, и студентам – необходимо помнить о четырёх вещах (которые, разумеется, никакие не вещи):
1.Любая практика имеет свои этапы освоения, и мы не можем оказаться сразу на глубине, не освоив поверхностный уровень. Точнее, оказаться-то можно, но для того чтобы освоиться и жить там, необходимо время и прохождение адаптирующих этапов. Для того чтобы читать сложные тексты, сначала надо учить буквы.
2.Ученик – не ребёнок и не идиот. Да, вначале ему нужна поддержка, но, по большому счёту, у него своя жизнь и свой путь. У него своя воля. Если он на каком-то этапе привязывается к учителю – это нормально, если отвязывается и идёт куда-то дальше, к другому учителю например, – это тоже нормально.
Взаимодействие учителя и ученика есть непрестанный диалог двух воль. Это не односторонний процесс, выраженный в том, что активный учитель привязывает к себе пассивного ученика и тащит его всю жизнь на себе. Это именно обоюдное взаимодействие.
Кто решает, когда и насколько нужно привязаться, а когда отвязаться, зависит от обстоятельств. Иногда учителю необходимо поддерживать ученика, а иногда – выталкивать его из гнезда. Ученик же так же может выбрать степень привязанности к учителю.
Если мы не примем свободный выбор человека в качестве основополагающей парадигмы, то никакое взросление ученика, никакая зрелость невозможна.
3.У учителя и ученика различные жизненные пути, и в момент, когда они пересекаются, задача учителя – передать ученику определённые инструменты работы с собой, которыми он владеет. Задача ученика – приспособить эти инструменты к своей уникальной жизни. Не каждый инструмент подходит любому человеку. Не каждому человеку удаётся приспособить конкретный инструмент к своей жизни. Нам важно помнить об этих ограничениях.
4.Времена меняются, и то, что было хорошо для индийцев две с половиной тысячи лет назад, для китайцев и тибетцев – тысячу лет назад, далеко не всегда подходит нам.
Я имею в виду формы передачи знания.
Возьмём, например, сутры. Они созданы так, чтобы их легче было запоминать, поэтому содержат в себе многочисленные повторения. Народные песни так же строятся.
Люди веками пели сутры как баллады и передавали друг другу знание в такой форме, просто потому что эта форма удобна для запоминания. В самой форме нет ничего священного.
Но сейчас, когда мы читаем сутры с листа, они кажутся неудобными и громоздкими для восприятия, просто потому, что они не предназначались для записи.
Поэтому лично я не вижу ничего плохого в том, что мы можем переписывать основное послание сутры понятным современному человеку языком в понятной манере.
И таки да, у нас появляются абсолютно новые формы передачи знания и передачи практики, которые не могли присниться древним индийцам, китайцам, тибетцам ни в страшном сне, ни в чудесном.
И лично я очень благодарен современным технологиям и как учитель, и как ученик. Очень многие уважаемые мной учителя могут теперь запросто прийти ко мне в дом в аудио- или видеоформате.
Благодарен за то, что я могу вот так запросто поговорить с Игорем Берхиным, пользуясь каналом You Tube и площадкой WordPress.
Отменяет ли это мой живой контакт с ними?
Нет, не отменяет. И я всегда стремлюсь по возможности побыть рядом с учителем, чтобы “заразиться” и “пропитаться” чем-то, что передаётся не через слова.
Тем не менее у меня нет никаких оснований отказываться от частичной встречи с ними, происходящей через интернет.
И, естественно, будучи преподавателем, я благодарен технологиям как возможности транслирования своих идей и практик. Что, опять же, не отменяет живых встреч со студентами.
Я понимаю, в чём состоят сомнения Игоря. Что при введении нового, в частности новых технологий передачи знания, существует шанс, что знание исказится. Что новая форма убьёт содержание.
И оно действительно искажается.
Baby действительно убивает мать.Но мать снова и снова возрождается в ребёнке.
Я считаю, что форма и содержание всегда созависимы. С одной стороны, если знание живое, то его невозможно удержать в течение тысячелетий в одном сосуде. Вода дырку найдёт и протечёт дальше, заполняя собой новые сосуды, принимая их форму.
С другой стороны, я считаю, что на свете не существует такой субстанции, как “чистое знание”, так же как не существует такой субстанции, как чистая вода.
Если вода живая, текучая, она впитывает в себя микроэлементы тех пород, через которые протекает.
Есть ли шанс, что она впитает какую-то дрянь?
Есть, конечно.
Но жизнь вообще опасная штука. И либо мы позволяем воде течь свободно, рискуя, что она наберёт в себя всякой гадости, либо, стараясь предохранить её от “чужеродных” вмешательств, сохраняем в сосуде – и она неминуемо (неминуемо!) протухает.
Или ещё вариант – мы дистиллируем воду, убивая в ней всю жизнь.
В этом состоит вечный спор консерваторов с новаторами.
Одни считают, что надо всё законсервировать, чтобы ничего веками не менялось, жить по заветам отцов, потому что заветы проверены временем, забывая при этом, что сами эти заветы появились в какой-то момент истории, а до этого отцы пользовались какими-то другими заветами – заветами дедов.
А новаторы крутят у виска и говорят им:
“Вы что, не видите, что мир изменился и что заветы ваши давно протухли? Так давайте ж устроим праздник, перевернём всё вверх дном и вырежем все заветы из книг, а хранителей заветов… тоже вырежем!”
На что консерваторы обычно обижаются и с кряхтением снимают со стены дедушкин дробовик, дабы наказать наглецов и защитить заветы.
Я, разумеется, тяготею к новаторам, но предпочитаю срединный путь – без художественных вырезаний и дробовиков.
Нам необходимы и консерваторы, и новаторы, как необходимы левая и правая стороны дороги. Без левой стороны и правой не может быть никакой дороги, но дорога пролегает между ними.
Буддизм ведь недаром называется срединным путём. Именно за счёт этого он такой живучий, как мне кажется.
В основе Буддизма содержится всего несколько идей. Я считаю, что самыми главными являются так называемые
Четыре Благородные Истины.
И эти идеи, как вода, ищут дырку, в которую могли бы протечь. Культурную такую дырку (отверстие, то бишь).
Ищут культурный сосуд, который могли бы заполнить.
Ищут путь в головы, сердца и прочие человеческие органы.
И находят, вот уже две с половиной тысячи лет.
Приходя в Тибет, эти знания, видя, что там живут опасные маги и волшебники, срочно наращивают на себе слой зубастых духов и магических практик.
Приходя в Китай, который делят между собой поэты-даосы и бюрократы-конфуцианцы, эти идеи начинают балансировать между поэзией, бесшабашностью и строгими “правилами жизни безупречных мужей”. Идеи так хотят приобщиться к местной культуре, что вливаются даже в искусство драки – кун-фу.
А теперь эти идеи приходят на Запад, в секулярное общество, и им важно найти дырку тут. Им важно начать диалог с аборигенами на местном наречии.
А местное наречие у нас – технологии, секуляризм, наука, гуманизм, право.
Понятно, что и здесь хватает архаики и всяческих скреп, тем не менее мейнстрим, по-моему, очевиден. Язык людей, создающих эту культуру, очевиден – это язык секулярного общества, опирающегося на науку и технологии.
И поэтому происходит секуляризация Буддизма. Поэтому Далай-лама ведёт непрестанный диалог с учёными, поэтому многие учителя, пользуясь технологиями, материализуются в наших девайсах в форматах mp3 и MPEG-4.
Мы все – ученики, учителя, и сочувствующие, ищем новый язык, стараемся подобрать нужные слова и наладить диалог между вечным знанием и текущим временем.
Естественно, этот поиск точных слов не проходит гладко. Естественно, он полон ошибок, но на то он и поиск.
Тут удачно вклинивается ещё один пункт критики Игоря:
Сращивание созерцательных практик с психотерапией
В психотерапии, безусловно, есть аспекты осознанности, но акценты другие.
И в этом я вижу большую опасность в сращивании созерцательных практик и психотерапии.
Это может привести к выхолащиванию некоторых очень глубоких и важных аспектов созерцательных практик”.
-Игорь Берхин
…И поэтому созерцательные практики сращиваются с психотерапией.
Отнюдь не только потому, что у людей запрос преимущественно на психотерапию.
Но потому, что психотерапия и психология – это тот язык, на котором современное западное общество говорит о своём внутреннем мире.
Мы всё дальше уходим от языка традиционных религий с его напыщенностью, формализмом и догматизмом. И этот последний, если действительно хочет донести нам своё послание, всё больше нуждается в переводе на более понятный нам язык психологии.
Но, похоже, он не очень-то хочет, почитайте хотя бы последнее совместное заявление Папы Франциска и Патриарха Кирилла – штамп на штампе, архаика на архаике.
Но если говорить именно о терапевтическом аспекте, то я вообще не вижу никаких противоречий с самой основой Буддизма.
Будда Гаутама тоже позиционировал себя как врача. Не зубного и не гинеколога, конечно, а врача, исцеляющего душевные страдания (в нашем мире имя такому врачу – психотерапевт).
“Дукха и избавление от неё – вот всё, чему я учу” – говаривал старик Сиддхартха, отбиваясь от назойливых философов-метафизиков, требующих от него ответов об устройстве Вселенной.
Четыре Благородные Истины построены как принципы лечения болезни:
2.Указание причины заболевания (диагноз).
3.Утверждение, что лечение возможно (прогноз).
4.Рецепт лекарства (терапия).
Лично я думаю, что Будда в своём времени и месте работал именно психологом. Психотерапевтом и социальным работником.
Основа его учения – это избавление людей от страдания посредством восьмичастной интегральной практики работы над собой, включая не только такие аспекты, как умение фокусировать внимание и развитие осознанности, но и практика этики, работа с ценностями и смыслами и выстраивание всех аспектов своей жизни в согласии с ними.
То, что при этом он ссылался на всякие нирваны и прекращение следующих рождений, ну, время такое было, общество такое, язык такой был. Без всего этого люди бы его не услышали, не поняли бы.
Другое дело, что в современном обществе есть некоторое условное разделение на здоровых и больных, и психотерапия вроде как необходима людям не совсем здоровым. Ну а подавляющее большинство народа себя такими не считают, конечно.
Вот художнику Павленскому, считает народ, психотерапия необходима, а нам-то она зачем? Только деньги на ветер! Лучше бутылку водки купить.
Мнение же психологов на сей предмет несколько разделяются.
Кто-то поддерживает точку зрения народа, проводя пусть и зыбкую, но границу между здоровьем и нездоровьем, предлагая свои услуги только людям с явными проблемами.
Другие же считают, что психология и психотерапия необходимы любому живому человеку, так как любой живой человек сталкивается с внутренними проблемами.
В этом смысле Будда Гаутама был предшественником психологов второго типа, считая жизнь как таковую некоторой проблемой, требующей сознательного и последовательного разрешения.
Завершая эту вставку про психологию, хочу вернуться к более широкому контексту – непрестанному диалогу старого (вечного) знания и новых форм воплощения этого знания.
На мой взгляд, то, что Игорь считает каким-то попустительским компромиссом, когда он сам или некоторые ламы (о чём он с горечью сообщает) записывают “медитации с сопровождением”, лично я считаю просто полезным инструментом, абсолютно адекватным той культуре, в которой нам довелось проживать.
Тут не могу ещё раз не привести цитату из последней книги одного из моих учителей, Стивена Бэчелора:
– Каково центральное учение всей жизни?
– Уместное выражение, – ответил Юнмень.
Являются ли ваши слова и поступки адекватным ответом на ситуацию, а не согласуются ли они с какой-то абстрактной истиной – вот что Юнмень считал наиболее важным в жизни”.
Ещё мне вспоминается такая история из моей жизни.
Одно время я часто ездил в Индию к учителю Адвайта-веданты Рамешу Белсекару. Сам он был учеником знаменитого Нисаргадатты Махараджа.
И понятно, что у каждого учителя свой подход к учению, свой способ его описания, свой язык, который вырастает из его опыта, из обстоятельств его жизни.
Махарадж, например, прожил трудную и бедную жизнь. Всю жизнь был мелким лавочником, торговал самодельными сигаретами на развес. Характером был крут и невоздержан. Часто орал на учеников и выгонял их из своего дома взашей.
А Белсекар всю жизнь проработал в банке, закончив карьеру его директором. Проживал в большом шикарном доме, в окружении любящей семьи, в достатке и покое. С чего бы тут волноваться и орать?
И вот сидим мы в его доме – группа апологетов. Он – девяностолетний скелет в пижаме, в кресле раскачивается и задвигает свои обычные “телеги” про Волю Бога и тотальную обусловленность организма тела-ума.
Один из учеников, регулярно его навещающий уже лет пять, тоже затягивает свою обычную песню, которую он тянет все эти годы.
Припев в песне такой:
“А Нисаргадатта Махарадж в своих книгах говорил, что серьёзный искатель…”
Так они и разговаривают какое-то время: ученик задаёт вопрос за жизнь, Белсекар ему отвечает про Волю Бога, на что ученик, в свою очередь, заводит песню про Нисаргадатту и серьёзного искателя. Потом всё повторяется.
Повторяется, пока Рамеш не выходит из себя и из его шамкающего рта не доносится:
“Fuck you man! Не будь серьёзным искателем! Не будь серьёзным и не будь вообще никаким искателем”.
Эти слова очень подействовали на того парня (и на меня, надо сказать, тоже). И подействовали они не своим смыслом, а тем, что были сказаны в нужный момент и в нужной форме. Они были адекватны ситуации встречи этих двух людей.
Адекватны ли “медитации с сопровождением” для современного мира?
Я считаю, что вполне.
Подходят ли они абсолютно всем людям? – Конечно, нет.
И я рад, что Игорь в своей речи отмечает, что каким-то людям эти практики могут оказать определённую пользу.
-Игорь Берхин
И отсюда я перейду к последней претензии Игоря – в грехе поверхностности медитации с сопровождением.
Поверхностность практики
–Игорь Берхин
По мнению Игоря, то, что медитации ведутся словами, это плохо. Это не глубоко.
Но это не глубоко, если вы смотрите на палец, а не на луну, на которую палец указывает.
Это плохо, если “медитации с ведущим” никуда вас не ведут, а действительно оставляют на вербальном уровне.
Тут мы опять возвращаемся к основной парадигме:
“За кого мы держим своих учеников?”
Если за идиотов, то да, практика их оставляет на поверхностном уровне. Если же мы уважаем их как взрослых, абсолютно равных нам по способностям личностей, то не вижу никакой проблемы. Уж как-нибудь разберутся, куда указывает мой корявый палец. Спросят, если что.
Опять же, возвращаясь к темам традиций и новшеств.
Была ли в Буддизме такая форма работы с сознанием, как практика коана, до того как Буддизм попал в Китай?
Если и была, то, мягко говоря, не приобрела широкой известности.
И какой-нибудь дотошный “серьёзный искатель” где-нибудь в 850 году мог бы обратиться к учителю Риндзаю с вопросом, что это за новшества тот выдумал.
Что это ещё за коаны такие? Что за дурацкие игры в абсурдные интеллектуальные загадки? Что это за “Алиса в стране чудес”?
Ведь нигде в традиции мы их не встречаем! Я изучал сутры, там нигде нет коанов.
Эти ваши загадки и шарады, эта когнитивная нагрузка оставляют нас на вербальном уровне. Это очень поверхностно, и к тому же на решение задачек тратится много энергии…
Но нет, нет, к Риндзаю опасно было подходить с такими претензиями.
Риндзай мог огреть вопрошающего невербальной палкой и мгновенно перевести его на более глубокий уровень практики.
Но даже в древнем Китае и в Японии помоложе была какая-никакая альтернатива. Не подходят тебе коаны, не хочешь к Риндзаю – пойди к Догэну, там тоже бьют палками, но зато можно “просто посидеть”.
На этом, пожалуй, я и закончу, уважая своего читателя, на манер выдающегося научного, политического, и культурного деятеля нашей эпохи Рамзана Кадырова, который постит в инстаграме разные картинки с многозначительной подписью:
“Кто не понял, тот поймёт!”
(Всё-таки суфий есть суфий).
P. S. Как я сказал в начале этой статьи, хотя я вроде бы и полемизировал с Игорем, тем не менее в мою задачу не входит переубедить в чём-то ни его, ни кого бы то ни было другого.
В первую очередь мне интересно ваше мнение – моих читателей, особенно тех, кто пользуется моими аудиомедитациями.
Так что очень буду рад вашим откликам – с чем вы согласны, а с чем нет? Есть ли у вас что добавить?
Послушать полностью речь Игоря Берхина на конференции “Ясный ум” вы можете в этой записи:
Посмотреть все записи с прошедшей конференции можно в посте, где я их бережно собрал и законсервировал (какой-никакой консерватор во мне тоже имеется):
Осознанность в большом городе
Ещё один очень интересный разговор об осознанности
Игоря Берхина и Бориса Рябова:
Грани осознанности
Сайт Игоря Берхина:
Свобода Ума
Это пост получил продолжение в народных откликах:
Уместное выражение 2
Песня на тему этого поста (Думаю, папа Боб очень горд за свою дочь Уму):
Для тех, кто хочет присесть на воздушный плот в теплой компании соумышленников, у нас имеется такой в фейсбуке.
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!