По ком вы плачете?

Когда шестой патриарх чань Хуэйнэн был уже при смерти, ученики собрались вокруг него и многие из них начали рыдать в голос.

Хуэйнэн обратился к ним:

“Только молодой монах Шеньхуэй может отличить полезное от вредного. Равнодушный как к оскорблениям, так и к восхвалениям, он остаётся спокойным.

Остальным из вас ещё предстоит прийти к этому.

Вы провели здесь столько лет. Что за Путь вы взращивали в себе всё это время?

И по ком вы плачете сейчас?

Беспокоитесь ли вы за меня, думая, что я не знаю, куда иду?

Если бы я не знал этого, я не собрал бы вас всех здесь заранее.

На самом деле вы оплакиваете себя, потому что это именно вы не знаете, куда я отправляюсь.

Если бы вы и вправду знали, вы не стали бы плакать, потому что природа Будды никогда не рождалась, и следовательно, никогда не умрёт, она не знает прихода или ухода”.

“Уважаемые участники моего перехода, вы все очень смелые люди, и я уверена, что вы сможете проводить меня в это путешествие.

Я испытываю огромную благодарность за то, что вы согласились приехать и побыть со мной рядом. Но обстоятельства этой встречи отличаются от любой вечеринки, которую вам когда-либо довелось посетить. Они потребуют от вас эмоциональной стабильности, стойкости, собранности и открытости.

Правил никаких не будет. Носите что хотите, говорите что думаете, танцуйте, прыгайте, пойте…

Вообще-то одно правило всё же есть:

“Не плачьте передо мной”.

“Мы ели пиццу и тамале. Играла музыка, была выпивка и много-много фотографий.

Бетси попросила меня наклеить на разные предметы в доме бумажки с заметками, объясняющими их особое для неё значение. Она предложила всем желающим взять себе на память “сувенир от Бетси ”.

Конечно, это всё было чрезвычайно трудно для меня.

Это и сейчас трудно.

Хуже всего была необходимость то и дело выскакивать из комнаты, чтобы не показывать своих слёз.

Но люди поняли.

Они поняли, как сильно страдает Бетси и что её решение правильно для неё самой.

Около 6:30 вечера в воскресенье, 24 июля, попрощавшись с друзьями, Бетси переоделась в кимоно, купленное ей в Японии. Друг семьи в своей новой машине “Тесла” завёз ее на вершину холма неподалёку от дома. Там под белым паланкином мы разместили кровать.

Бетси хотела уйти вместе с заходом солнца.

Она приняла смесь нужных веществ и уснула. Четыре часа спустя она умерла”.

“Бетси сотворила одну из самых красивых смертей, которую только может пожелать человек. Взяв ответственность за выбор в свои руки, она превратила смерть в своё последнее произведение искусства”.

“А рассудим-ка ещё вот как – велика ли надежда, что смерть есть благо?

Умереть, говоря по правде, значит одно из двух: или перестать быть чем бы то ни было, так что умерший не испытывает никакого ощущения от чего бы то ни было, или же это есть для души какой-то переход, переселение её отсюда в другое место, если верить тому, что об этом говорят.

И если бы это было отсутствием всякого ощущения, всё равно что сон, когда спят так, что даже ничего не видят во сне, то смерть была бы удивительным приобретением.

Мне думается, в самом деле, что если бы кто-нибудь должен был взять ту ночь, в которую он спал так, что даже не видел сна, сравнить эту ночь с остальными ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, то, я думаю, не только всякий простой человек, но и сам Великий царь нашел бы, что сосчитать такие дни и ночи сравнительно с остальными ничего не стоит.

Так если смерть такова, я со своей стороны назову ее приобретением, потому что таким-то образом выходит, что вся жизнь ничем не лучше одной ночи”.

-Платон. Апология Сократа

“– Вы, Симмий, Кебет и все остальные, тоже отправитесь этим путём, каждый в свой час, а меня уже нынче “призывает судьба” – так, вероятно, выразился бы какой-нибудь герой из трагедии.

Ну, пора мне, пожалуй, и мыться: я думаю, лучше выпить яд после мытья и избавить женщин от лишних хлопот – не надо будет обмывать мёртвое тело.

Тут заговорил Критон.

– Хорошо, Сократ, – промолвил он, – но не хочешь ли оставить им или мне какие-нибудь распоряжения насчёт детей или ещё чего-нибудь? Мы бы с величайшею охотой сослужили тебе любую службу.

– Ничего нового я не скажу, Критон, – отвечал Сократ, – только то, что говорил всегда: думайте и пекитесь о себе самих, и тогда, что бы вы ни делали, это будет доброю службой и мне, и моим близким, и вам самим, хотя бы вы сейчас ничего и не обещали.

А если вы не будете думать о себе и не захотите жить в согласии с тем, о чем мы толковали сегодня и в прошлые времена, вы ничего не достигнете, сколько бы самых горячих обещаний вы сейчас ни надавали.

– Да, Сократ, – сказал Критон, – мы постараемся исполнить всё, как ты велишь. А как нам тебя похоронить?

– Как угодно, – отвечал Сократ, – если, конечно, сумеете меня схватить и я не убегу от вас.

Он тихо засмеялся и, обернувшись к нам, продолжал:

– Никак мне, друзья, не убедить Критона, что я – это только тот Сократ, который сейчас беседует с вами и пока ещё распоряжается каждым своим словом.

Он воображает, будто я – это тот, кого он вскорости увидит мёртвым, и вот спрашивает, как меня хоронить!

А весь этот длинный разговор о том, что, выпив яду, я уже с вами не останусь, но отойду в счастливые края блаженных, кажется ему пустыми словами, которыми я хотел утешить вас, а заодно и себя.

Так поручитесь же за меня перед Критоном, только дайте ручательство, обратное тому, каким сам он ручался перед судьями: он-то ручался, что я останусь на месте, а вы поручитесь, что не останусь, но удалюсь отсюда, как только умру.

Тогда Критону будет легче, и, видя, как моё тело сжигают или зарывают в землю, он уже не станет негодовать и убиваться, воображая, будто я терплю что-то ужасное, и не будет говорить на похоронах, что кладет Сократа на погребальное ложе, или выносит, или зарывает.

Запомни хорошенько, мой дорогой Критон: когда ты говоришь неправильно, это не только само по себе скверно, но и душе причиняет зло. Так не теряй мужества и говори, что хоронишь моё тело, а хорони, как тебе заблагорассудится и как, по твоему мнению, требует обычай.

С этими словами он поднялся и ушёл в другую комнату мыться…

…Было уже близко к закату: Сократ провёл во внутренней комнате много времени.

Вернувшись после мытья, он сел и уже больше почти не разговаривал с нами.

Появился прислужник Одиннадцати и, ставши против Сократа, сказал:

– Сократ, мне, видно, не придётся жаловаться на тебя, как обычно на других, которые бушуют и проклинают меня, когда я по приказу властей объявляю им, что пора пить яд.

Я уж и раньше за это время убедился, что ты самый благородный, самый смирный и самый лучший из людей, какие когда-нибудь сюда попадали. И теперь я уверен, что ты не гневаешься на меня. Ведь ты знаешь виновников и на них, конечно, и гневаешься.

Ясное дело, тебе уже понятно, с какой вестью я пришёл. Итак, прощай и постарайся как можно легче перенести неизбежное.

Тут он заплакал и повернулся к выходу.

Сократ взглянул на него и промолвил:

– Прощай и ты. А мы всё исполним как надо.

Потом, обратившись к нам, продолжал:

– Какой обходительный человек! Он всё это время навещал меня, а иногда и беседовал со мною, просто замечательный человек! Вот и теперь – как искренне он меня оплакивает.

Однако ж, Критон, послушаемся его – пусть принесут яд, если уже стёрли. А если нет, пусть сотрут”.

-Платон. Федон

Когда настал смертный час дзен-мастера Тадзы, к нему пришли старшие из его учеников.

Один из них, зная пристрастие учителя к определённому виду печенья, обойдя с дюжину токийских магазинов, всё же нашел его и теперь угостил им своего наставника.

Улыбнувшись, умирающий мастер взял кусочек печенья и начал медленно жевать.

Видя, что он постепенно слабеет, ученики подошли к нему поближе и спросили его, скажет ли он им напоследок какие-либо слова.

– Да, – ответил мастер.

Ученики склонились над ним, стараясь не упустить ни слова.

– Тогда скажите нам! – воззвали они дружно.

– Ну до чего же вкусное это печенье! – произнёс он и умер.