Фото: Guillaume Jaillet.
Пост представлен в трёх видах. Его можно
послушать:
посмотреть:
почитать:
У песни имеется своя история и трагический повод для написания, но мне сейчас это неважно. Любое глубокое произведение искусства выходит за рамки своей истории и рассказывает о жизни вообще. И вот эти первые строчки песни:
I’ve come to talk with you again
(Здравствуй, тьма, друг старый мой,
Я поговорить хочу с тобой)
Они сейчас говорят со мной. Говорят именно в это время года — время самых длинных ночей.
Фото: Jenny Huang.
Каждый день я просыпаюсь в пять утра и сажусь на свою медитативную подушку. И кто может сказать, что это утро? Нет, пять утра в конце декабря — это ночь. И я сажусь в темноте и слушаю ночь, слушаю звуки тишины, голос молчания. И я действительно, как поётся в песне, переживаю контакт с этой предутренней темнотой, как разговор со старым другом, который через биение моего сердца, подъёмы и опускания грудной клетки и окутывающую тишину шепчет мне о непостижимой тайне жизни.
Могу ли, хочу ли я променять этот разговор с таким важным, близким другом на что-то ещё? На лишние полчаса сна, на чтение фейсбука, на суету, даже на планирование наступающего дня?
Нет, этот предутренний разговор с ночью, может быть, вообще самое важное, что у меня есть, это то, что соединяет меня с основой жизни. Как же я могу отвернуться от этого?
Люди приходят к медитации с разными прагматичными целями: увеличить то, избавиться от этого… усилить фокусирование внимания, снизить тревожность, улучшить сон… да мало ли пользы приносит эта незатейливая практика. И прагматические цели — это прекрасно, я всегда за них… но, Hello darkness, my old friend — это самое важное, что лично я нахожу в медитации. Причём с возрастом, кажется, всё больше и больше. Оно и понятно. Пока молодой, ты как щенок — носишься вокруг, хочешь побольше узнать, всё понюхать, всё пометить, везде успеть… Молодому нужен свет, чтобы всё разглядеть, нужен шум жизни, шум мира, молодому нужны вечеринки … а потом… потом начинаешь ценить предутреннюю тишину и её распахивающуюся внутрь дыхания тайну. Хотя, кажется, возраст — это обобщение и клише, ведь эти минуты тишины были мне важны с самого детства, на протяжении всей жизни, и я знаю, что не только мне.
Фото: Madeleine Lamou. Индия, Тируваннамалаи, Храм Аруначешвары.
Мы пришли в него ещё затемно и просто сидели там, дожидаясь рассвета. И жизнь рассказывала нам на языке тишины о самой глубокой своей тайне. А потом наступил рассвет, в храм потянулись шумные паломники, приносящие богатые или не очень подношения Богу, молящие его о том и о сём, просящие выполнить их прагматичные дневные желания: быть здоровыми, богатыми, успешными, счастливыми…
И М. сказала мне тогда:
— Смотри, он растворяется!
— Кто? — спросил я.
— Бог, — ответила М. — Он только что был здесь, в сконцентрированном, но непроявленном виде — в тишине, и в тайне, и в сумраке, и в пустоте… а теперь он растворяется в шуме, в людях, в свете — во всём проявленном. Он проявляется, но одновременно и исчезает. Не странно ли это?
Эквадор. Лагуна Килотоа.
А потом, при свете утра, прилетели щебечущие китайские туристы с фотоаппаратами, и лагуна превратилась просто в открыточную картинку.
Индия, Эквадор — далёкие, сказочные страны. Поездки туда — это тоже “дневные” занятия, они нужны, чтобы насытиться впечатлениями, чтобы испытать приключения, чтобы увидеть свет и услышать шум. Свето-представления, приключения и путешествия — это прекрасно, я очень всё это люблю, но всё же самое важное, пожалуй, со мной происходит в предутренней тьме, в молчаливом разговоре с тайной. И, чтобы встретиться с этим старым другом, никуда не надо ехать.
Пару последних лет я регулярно провожу онлайн-программы, так называемые облачные ритриты, присоединиться к которым приглашаю всех желающих. Эта форма работы мне нравится тем, что мы можем создавать оазис тишины и покоя внутри своей суетливой повседневной жизни — полчаса утром, полчаса вечером — вот и весь ритрит. Но для многих это небольшое время молчаливого разговора со старым другом оказывается чрезвычайно важным, ибо оно напоминает о важном. О самом важном, что только может быть в жизни человека.
Это забавно, но сегодня мне написала новая участница, спросив, успевает ли она на марафон. Да в том-то и дело, что это никакой не марафон, мы никуда не бежим, и мы никуда не опаздываем. Ритрит — это остановка, это время тишины, время слушания стука своего сердца.
Пусть полчаса в день, но нам необходимы такие остановки, ибо только во время них мы можем увидеть, куда же мы всё-таки бежим в своём марафоне по жизни. И мы можем увидеть, что направление бега выбрано правильно, или, совсем наоборот, что мы движемся куда-то не туда. Но и то и другое открытие — важно. Ведь если мы увидим, что бежим не в ту сторону, это хорошая новость — мы можем поменять направление.
Фото: Joshua Rodriguez.
А ещё сейчас зима в наших широтах — время длинных ночей. И сегодня, когда я пишу этот текст, — 22 декабря — день, когда жизнь, качнувшись вправо, начинает своё движение влево. И скоро Рождество.
Господ Петр, у которого я покупал сегодня яйца на рынке, осторожно, чтобы не дай бог не оскорбить моих нежных религиознух чувств, спросил меня, праздную ли я Рождество?
— Праздную, господ Петр, — ответил я. — Я всё праздную, ведь я здесь живу.
Я не христианин, и вообще не отождествляю себя ни с какой религией. Даже мой буддизм — и тот секулярный. И тем не менее я глубоко чувствую важность этого архетипа — рождения Бога Света из тьмы. Тьма — это тоже Бог, кто же может родить Бога кроме самого Бога?
Тьма, это старый друг, говорящий на языке тишины. Я чувствую этот архетип потому, наверное, что живу на планете Земля, где тьма регулярно сменятся светом, а свет — тьмой, где жизнь раскачивается влево и вправо, где вдох и выдох сменяют друг друга, где сердце пульсирует.
Мой проект называется “Будда в городе” и конечно, мне важен город — освещённый неоновым богом, созданным людьми. Мне важны его суета, его шум, его прагматика, но…
Вот я и думаю: разве могу я на что-то променять свой молчаливый разговор с маленькой утренней ночью, с моим маленьким утренним Богом?
Фото: Dominik Gehl.
С Рождеством вас!
И пусть вам будет тепло — и в ночной тьме и при дневном свете. И пусть ночной пирог несёт сочельник над головою!
Будьте счастливы!
Фото: Igor Ovsyannykov.
Рождественский романс
Плывет в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывет в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжает на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосинной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на желтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывет красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывет в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнется снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.
– Иосиф Бродский
И в конце два варианта The Sound Of Silence. Оригинальное исполнение Саймона и Гарфанкела:
И в исполнении Puddles Pity:
Всего вам доброго, и надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!
