Письма к самому себе. О Пути, Дыхании и Времени
Часть вторая. Путь
Скачать все аудиописьма
Телеграм-канал Письма к самому себе
Плелист в YouTube
Плелист в SoundCloud
Слушать аудиокнигу в YouTube:
Слушать аудиокнигу в SoundCloud:
Слушать в PodBean:
Письмо двадцать второе. Просто ли сидеть?
Привет!
«Просто сидеть». Когда ты научился это делать? Двадцать лет назад, когда прошёл свой первый дзэн-ретрит с учителем школы Сото Иссо Фудзитой? Или раньше, порядка трёх десятилетий, после ретрита с Тит Нат Ханом – тоже дзэнским наставником, но другой традиции? Может быть, это произошло в детстве, когда во время летних каникул, проснувшись засветло в доме бабушки и деда, ты присаживался на крыльцо, удивлённо глядя на утренний сад? Или когда, младенцем, освоился с сидячим положением своего нового непослушного тела? А может быть, ты, и соответственно я, так и не научился просто сидеть? Может, я только учусь?
Пожалуй, последнее. Я всё время учусь и учусь просто сидеть. Я учусь, чтобы это было просто, учусь сидеть полностью. Прямо сейчас, когда пишу тебе это письмо.
«Полностью сидеть» – так обычно никто не говорит, но тут мне вспоминается случай из твоей/моей жизни. Однажды к тебе в гости приехали друзья со своим сыном лет восьми-девяти. Стояло жаркое лето, и мы пошли гулять по городу. По дороге купили сыну мороженое, и вот, пройдя через центральную площадь нашего городка и готовясь уже завернуть в тенистую улочку, мы оглянулись на отставшего позади ребёнка. Он стоял посреди залитого солнцем пространства и с самозабвением лакомился мороженым.
«Смотрите, как он ест, – заметила его мать, – всем туловищем!» Мальчик действительно ел, полностью отдаваясь процессу; ничего другого, кроме мороженого, для него в этот момент не существовало – ни площади, устланной мраморными плитами, ни ходящих по этим плитам людей, ни окружающих красивых барочных домов, ни палящего солнца, ни нас… Только он и мороженое.
Пожалуй, когда в детстве я устраивался на крыльце дома деда и бабушки, я сидел так же. Я сидел полностью – всем туловищем, всем собой. Не было ничего, кроме меня и этого солнечного утра в саду, между мной и утром не было ничего другого, никакой завесы из воспоминаний или фантазий о будущем, не было ни желаний, ни отвержения чего-либо. Были я и утро, были я и сад. Были сад и утро, а я как будто даже исчезал. Точнее, я становился очень тонким и проницаемым для утреннего свежего воздуха, наполненного солнечными лучами, жужжанием насекомых и пением птиц.
На мой взгляд, Догэн в эссе «Гэндзё-коан» описал именно это моё детское переживание:
Ведь я тоже забывал себя, чтобы быть обнаруженным утром и садом, мои тело и сознание исчезали – как отдельные тело и сознание, как независимые от всего остального мира тело и сознание, как отстранённые от всего остального мира тело и сознание. Это не значит, что птицы, насекомые, цветы, солнце, небо, воздух и я сам, как тело-сознание, превращались в какую-то неотличимую друг от друга массу, конечно нет, – птицы, насекомые, цветы, солнце, небо, воздух, мои тело и сознание – всё это имело свою конкретную форму, свои свойства, свою определённость, однако… Однако между всем, что существовало, не было никаких границ. Всё, включая меня, было прозрачно и взаимопроникаемо. Всё было целым. Это переживание, как написал Догэн, невозможно ухватить, оно мимолётно и эфемерно, но мы можем его бесконечно воплощать. Мы можем садиться в саду своей жизни и сидеть в нём полностью. Сидеть посреди жизни, такой, как она есть. Даже если эта жизнь пылает войной в данный период времени.
Как записал тот же Догэн в другом эссе, «Временное существо»:
Будда древности, учитель дзэн Якусан Иген сказал:
«Временно я стою на высочайшей горной вершине.
Временно лежу на дне океанской впадины.
Временно у меня бывает три головы и восемь рук – я асура-демон.
Временно я сижу, и мой рост два метра, временно стою, возвышаясь на четыре метра.
Иногда я с посохом, иногда с метлой.
Иногда стою столбом, иногда свечу фонарём.
Иногда я сын бедняка Чана, иногда сын бедняги Ли.
Иногда я бесконечная земля, иногда безразмерное небо».
Временно я сижу посреди военного времени, как когда-то сидел посреди мирного времени, как когда-то сидел посреди сада бабушки и дедушки. Временно я становлюсь военным временем, ибо другого у меня сейчас нет. Другого меня сейчас нет.
Я сижу не один, а в компании друзей. Ежедневно мы встречаемся в нашей небольшой Облачной Сангхе, собравшейся как раз из-за войны, чтобы посидеть на дорожку сначала в новый день, а потом и в новую ночь. Благодарен ли я войне за встречу с людьми, ставшими мне дорогими за эти два года? Конечно нет, будь проклята эта война и те, кто её развязал. Но встретились мы именно благодаря войне. И я благодарен моим облачным друзьям, что приходят посидеть в саду нашей Сангхи посреди своей и нашей общей жизни, протекающей в данный период сквозь ландшафты войны.
«Изучать Путь Будды – значит изучать себя. Изучать себя – значит забывать себя. Забывать себя – значит быть обнаруженным всем, что существует. Быть обнаруженным всем, что существует, – значит позволить исчезать своему телу-сознанию, а также телу-сознанию других существ».
Знаешь, это удивительно, но интернет-площадка Zoom, где мы встречаемся, стала для меня таким же садом, как тот, в котором я сидел в детстве. Я открываю его и жду, когда там появятся мои облачные товарищи, придут и рассядутся по своим местам. Физически нас разделяют тысячи километров, люди сидят в своих городах и сёлах – сидят в Украине, России, Молдове, Беларуси, Казахстане, Германии, Британии, Португалии, Испании, Греции, Польше, Финляндии, Норвегии, Голландии, Таиланде, США, Канаде, Турции, Сербии, Словении и даже в Зимбабве. География наша обширна и разнообразна, однако всех нас в той или иной степени задела война, если не физически, то психологически. Она задела нас морально. Война оскорбила наши жизни, война бросила нам вызов, и значит, наша задача – достойно ответить войне.
Сидеть полностью – значит сидеть достойно. Мы сидим, твёрдо опираясь на землю и вытянувшись макушкой к небу. Своей позой мы соединяем землю и небо, воплощая достоинство человеческой жизни, расположенной между землёй и небом. Между смертностью и вечностью.
Задача войны – унизить человека, превращая его либо в склонённую жертву, либо в агрессивное и заносчивое орудие подавления, разрушения, убийства. Наш ответ на этот вызов – достойная встреча с жизнью и смертью там, где мы есть. Мы сидим с прямой спиной, не задирая высокомерно подбородка и не проявляя согбенной униженности, мы не наклоняемся вперёд, слишком сильно влипая в ситуацию, и не отстраняемся назад – не уходим от неё, не отворачиваемся. Мы предстаём перед жизнью, такой, как она есть, предстаём так, как мы есть, предстаём на равных с жизнью.
И как когда-то в саду ты становился проницаемым для утреннего свежего воздуха, наполненного солнечными лучами, жужжанием насекомых и пением птиц, так и сейчас я чувствую, что становлюсь проницаемым для всех историй, которые мои облачные друзья приносят с собой в наше пространство. Но одновременно с этим все истории растворяются в тишине, которая никому не принадлежит. В безмолвии, общем для нас всех. И ты знаешь, в этом нашем облачном пространстве всё отчётливее слышно, что и сами-то истории сотканы из безмолвия.
Это как с облаками. Они, бывает, застилают небо, вот как сейчас, например, всё небо над Любляной – это одно сплошное белое облако. Но из чего это облако сделано? Да из неба оно и сделано, из чего же ещё? У неба нет другого материала, кроме неба. Пустота есть форма, форма есть пустота, тишина есть история, история есть тишина, что-то определённое сделано из всего остального, что существует, но оно имеет очень конкретную форму прямо сейчас. Прямо сейчас.
«Временами я стою на высочайшей горной вершине.
Временами лежу на дне океанской впадины.
Временами у меня три головы и восемь рук — я асура-демон.
Порой я сижу, возвышаясь на два метра, а порой стою, и тогда мой рост составляет четыре метра.
Иногда я с посохом, иногда с метлой.
Иногда стою столбом, иногда свечу фонарём.
Иногда я сын бедняка Чана, иногда сын бедняги Ли.
Иногда я бесконечная земля, иногда безразмерное небо».
Будда когда-то это понял. Выйдя в своё духовное путешествие, Сиддхартха Гаутама, как и любой из нас, искателей предельной истины жизни, обратился к тем, кто был рядом с ним, к учителям, утверждавшим, что они не только познали истину сами, но также теперь знают путь, двигаясь по которому другие тоже могут её познать. Причём познать не только на уровне концептуального ума, в качестве рассказанной кем-то истории, но и пережить истину всем своим существом. Однако, попрактиковав различные йогические методы своего времени, включая и практику крайнего аскетизма, Сиддхартха понял, что все эти пути не дают ответа на его вопрос, как жить смертному человеку в изменчивом мире, из этого мира не уходя.
Тогда он остановился и просто огляделся вокруг. Вот как он сам передаёт это в «Сутте Благородного Поиска»:
Монахи, будучи всё ещё в поисках благого, ища непревзойдённое состояние высочайшего покоя, я странствовал переходами по стране Магадхов, пока со временем не прибыл в Урувелу, в Сенанигаму. Там я увидел чудесную местность с восхитительной рощей, кристально чистой рекой с приятными пологими берегами и близлежащей деревней для сбора подаяний. Я подумал: «Это чудесная местность с восхитительной рощей, кристально чистой рекой с приятными пологими берегами и с близлежащей деревней для сбора подаяний. Это послужит старанию представителя клана, настроившегося на старание». И я сел там, думая: «Это послужит старанию».
– Арияпариесана-сутта: Благородный поиск. МН 26
В другой же сутте он добавляет:
Я подумал: «Я помню, как однажды, когда мой отец из клана Сакьев работал, я сидел в прохладной тени миртового дерева, и тогда, отстранённый от чувственных удовольствий, отстранённый от неблагих состояний [сознания], я вошёл и пребывал в первой джхане, которая сопровождалась направлением и удержанием [внимания на объекте медитации] с восторгом и удовольствием, что возникли из-за [этой] отстранённости. Могло ли это быть путём к Пробуждению?»
– Махасаччака-сутта: Долгая беседа с Саччакой. МН 36
Да, он вспомнил, как в детстве сидел в саду отца и между ним и садом не было границ. Могло ли такое простое и тихое сидение в саду, без использования изощрённых техник, без изнурения себя аскетическими практиками, стать путём к Пробуждению? Для Сиддхартхи Гаутамы стало. А для Догэна оно стало не путём к Пробуждению, а путём воплощения Пробуждения.
Догэн жил спустя 1700 лет после Сиддхартхи, он, в отличие от Будды, был буддистом, и ко времени его жизни буддийская Дхарма наполнилось огромным количеством определений, категорий, клише и догм, которые зачастую предлагалось принять без личного исследования. Предлагалось просто поверить в них. Одна из таких догм, утверждаемая школой Тэндай, в рамках которой Догэн начал свой Путь Будды, гласила, что каждое существо уже изначально пробуждено, каждому существу присуща природа Будды. Тем не менее путь школы Тэндай был наполнен большим количеством ритуалов и практик, направленных на достижение Пробуждения. Догэн, естественно, увидел в этом логическое противоречие, ведь если у меня уже что-то есть, то зачем и, самое главное, как мне этого достигать? Второй вопрос, которым задавался Догэн: а точно ли у меня это есть? Мало ли что утверждает кто-то другой, даже самый авторитетный человек. Если я сам не чувствую в себе никакой пробуждённости сознания, никакой просветлённости, то где же эта природа Будды, которая присуща всему?
Эти вопросы повели Догэна по его пути Великого Сомнения, и в итоге он получил ответ в Китае, встретившись со своим главным наставником – Тяньтуном Жуцзином. Когда же Догэн вернулся в Японию, ожидавшие его там коллеги-буддисты обратились к нему с вопросом:
– Догэн, обычно все паломники в Китай возвращаются оттуда со статуями Будд и бодхисаттв, свитками сутр и прочих просветляющих сознание текстов, с другими священными атрибутами. А что ты привёз из Китая, Догэн?
– Я привёз из Китая только знание, – ответил тот.
– И что же такого особенного ты там узнал? – заинтересовались коллеги-буддисты.
– Я узнал, что глаза у человека расположены горизонтально, а нос – вертикально, – изрёк Догэн.
Это знание и стало основой учения Догэна, которое он в подробностях описывал в течение двадцати лет в своих многочисленных эссе, восхвалял в стихах, толковал в беседах с монахами монастыря, где был настоятелем. Однако, сколько бы слов ни было сказано им о различных аспектах учения Будды, о практиках, ритуалах, о регуляции повседневной жизни человека, идущего этим путём, основой его учения непременно оставалось простое сидение с прямой спиной, когда у человека глаза расположены горизонтально, а нос – вертикально. В этом он следовал за Буддой, который за полторы тысячи лет до него задался вопросом, может ли простое тихое сидение стать путём к Пробуждению.
Тут мне, кстати, вспоминаются слова ещё одного мудреца, принадлежавшего совсем другому времени и другой культуре, а именно Блезу Паскалю, которого мы знаем как выдающегося математика, физика, писателя и философа:
Когда я иной раз размышляю о тревогах людей, об опасностях и несчастьях, которым они себя подвергают, я часто повторяю, что все человеческие бедствия происходят от одной вещи, а именно от того, что люди не умеют спокойно сидеть в комнате.
Все человеческие бедствия происходят от одной вещи, а именно от того, что люди не умеют спокойно сидеть! Люди не умеют просто сидеть, не умеют просто быть с самими собой, а если они не умеют быть с собой, то они не умеют и быть с другими. Они не умеют быть с жизнью в целом – с её разнообразием, с её изменениями, с её привлекательными сторонами и её отталкивающими сторонами, с её великолепием, красотой и светом и с её тьмой, ужасом и болью. Люди, не умея просто сидеть и быть с собой, не умеют быть с жизнью и смертью. Люди беспокоятся и мечутся, словно рыбы в садке.
В сутте «Взявший в руки жезл» Будда сказал об этом так:
Когда я увидел: вот мечутся люди, как рыба в садке, где мало воды, вот они ставят помехи в жизни друг другу, – на меня напал страх. Нетвёрд, неустойчив этот мир, и нет в нём никакой стабильной основы или эссенции; ища себе устойчивого места, я не нашёл ни одного незанятого. И когда я увидел, как встревожены здесь все существа, я глубоко огорчился; тогда я увидел в мире стрелу, никем не зримую, вонзённую в сердце каждого. Кто пронзён тою стрелой, тот бежит во все стороны; кто извлёк из себя стрелу, тот не бежит и не тонет.
Кто пронзён тою стрелой, тот бежит во все стороны, тот не умеет сидеть в комнате, не умеет сидеть в саду, не умеет сидеть вообще нигде. Кто пронзён тою стрелой, тот не умеет просто быть с собой как есть. Пронзённый стрелой человек мечется, потому что ему больно.
Нам, родившимся в смертном теле, всем больно, именно эта боль выталкивает нас в Путь, в поиск спасения от смерти. Собственно, и ищем-то мы избавления от этой глубинной экзистенциальной боли жизни и страха перед ней. Сиддхартха Гаутама вышел в свой Путь, потому что, со всеми его привилегиями, с отдельными домами на каждый сезон, с прудом, наполненным лотосами, с садом, слугами, лошадьми и колесницами, слонами, превосходной едой, идеальной семьёй, со всеми доступными ему сексуальными утехами, со всеми доступными ему удовольствиями, он вдруг почувствовал боль жизни – оттого, что понял: смерти, увяданию и болезни подвержены все, разрушению подвержено всё. Все его близкие рано или поздно заболеют состарятся и умрут, цветы в саду облетят и завянут, и свою жизнь он когда-нибудь неизбежно потеряет. Сиддхартха вдруг ясно осознал весь экзистенциальный ужас человеческой жизни, где всё ему дано, но ничего он не имеет. Ни домов он не имеет, ни лошадей, ни слонов, ни жены … ибо всё это движется и течёт. И всё утекает сквозь пальцы, и ничто он не может удержать. Саму жизнь свою не может он удержать.
Догэн, родившийся в аристократической семье, объединившей два самых влиятельных рода того времени: Минамото и Фудзивара, тем не менее в раннем возрасте потерял обоих своих благородных родителей. До конца жизни он вспоминал образ курящегося фимиама на похоронах матери. Эта картина стала для него главной иллюстрацией эфемерности жизни, где всё тебе дано, но ничего не принадлежит.
Тысячи и тысячи людей, в совершенно разных культурах, в совершенно разные исторические времена, в ключевые моменты своей жизни осознавали себя в этой экзистенциальной ситуации невозможности контролировать самые главные процессы жизни, они осознавали себя рабами психофизической программы под названием «я». Рабами переживания себя как отдельного, независимого существа, отчаянно борющегося за выживание в опасном мире и неизбежно в этом мире погибающего. Рабами переживания себя как существа с пронзённым стрелой сердцем, существа, мечущегося от экзистенциальной боли, как рыба в садке.
Когда-то и ты осознал себя таким существом, когда-то твоя боль погнала тебя в исследование и самой боли, и стрелы, эту боль причиняющей. Боль погнала тебя в путешествие в поисках исцеления, освобождения от боли. И ты обнаружил, и я продолжаю и продолжаю обнаруживать, что стрела – это не что иное, как переживание себя ограниченным, отдельным и отчуждённым от всего мира смертным существом. И ты обнаружил, а я продолжаю и продолжаю обнаруживать, что путь исцеления и путь спасения от стрелы существует. Он состоит в глубоком признании – не умственном, а цельном признании, постижении всем своим существом, что ни рождение, ни смерть, ни молодость, ни старость, ни здоровье, ни болезнь, ни приобретение, ни утрата, ни мир, ни война – ничто из этого мне не принадлежит и не может принадлежать, потому что я сам и есть рождение и смерть, молодость и старость, здоровье и болезнь, приобретение и утрата, мир и война. Я есть событие, я есть время. Время сейчас и время всегда, время здесь и время везде, я есть отсутствие времени – и я всё это одновременно. Я не просто временное существо, но одновременное существо.
Что нужно сделать для того, чтобы так себя почувствовать, спрашиваешь ты меня? Что ж, после многолетних поисков и метаний, после суфийского вращения часами, после всех изощрённых йогических упражнений, после изменения сознания с помощью дыхательных техник или принятия психоделических веществ я пришёл в место, где можно просто посидеть, где можно притихнуть и прислушаться к шёпоту жизни. Где можно, как в детстве, когда ты сидел на крыльце дома деда и бабушки, посидеть полностью – всем туловищем, всем собой.
В этом месте исчезает граница отчуждения между мной и не мной, в этом месте открывается величайший и таинственный Путь к цельности жизни. Он открывается и открывается, он продолжается и продолжается. И нет ему конца. Он открывается в скуке, открывается в раздражении, открывается в нетерпении, в страхе, в ужасе, в отчаянии, в подавленности, в печали, в возбуждении, он открывается в чём угодно, в любом состоянии. Он открывается в течении дыхания, в ощущении опоры на землю, в чувстве пространства вокруг, он открывается в присутствии, в присутствии, в присутствии – там, где я есть сейчас, там, где мои глаза горизонтальны, а нос вертикален.
Я обнаруживаю и обнаруживаю неуловимый след пробуждения, который невозможно ухватить, и я бесконечно воплощаю его. Вот что такое «просто сидеть», именно этому я учусь. И в следующий раз я напишу тебе, что же это такое – воплощать пробуждение. Напишу, конечно, как понимаю, напишу о том, что невозможно ухватить, о чём невозможно сказать.
Скачать все аудиописьма
Телеграм-канал Письма к самому себе
Плелист в YouTube
Плелист в SoundCloud
С начала войны я работаю исключительно за свободные пожертвования, если вы цените проект “Будда в городе” и хотите поддержать мои жизнь и работу, то можете сделать это здесь:
Поддержать Будду в городе
Всего вам доброго и, надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!