или
Бесчувственные существа учат Дхарме
Я и Я
Совершенствоваться – значит меняться, быть совершенным – значит меняться часто.
-Уинстон Черчилль
Существует такой термин: “объективация”, что означает опредмечивание, превращение в объект. В психотерапии, в медитативной практике, да и вообще в практике любой интроспекции процесс объективации бывает чрезвычайно полезен.
Что это за объективация такая?
Это когда мы способны какое-то субъективное переживание – будь то ощущение, образ, мысль, чувство – опознать как объект и сказать себе, что это не весь я, а лишь часть меня, а сам-то я – ого-го-го, сам-то я гораздо шире, глубже, выше. Прямо как каравай, который “кого хочешь выбирай”, но только после объективации, конечно, ибо важно понимать, из чего выбирать, из каких замешанных в каравай начинок.
Такой процесс объективации внутренних переживаний крайне важен на определённом этапе развития сознания, ибо помогает нам справляться с приходящими состояниями, не слипаясь с ними, не застревать в них слишком надолго и отпускать восвояси.
Как говорил мой товарищ, которого я регулярно цитирую: “Чтобы отпустить что-то, сначала нужно это взять”. А взять мы можем только объект.
В практике медитации обычно это необходимый этап обучения.
Я, Ты и Еда
Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки смотрят на нас сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных.
-Уинстон Черчилль
Но есть другой вид объективации, когда я – субъект, а ты – объект.
Когда это происходит?
Например, когда нужно поесть. И поесть мяса достаточно близкого тебе живого существа. Деревенские люди, держащие скотину, думаю, меня поймут.
Вот растил человек телёнка, кормил его, поил, гладил, вычёсывал, разговаривал с ним (обычно ведь деревенские разговаривают со своей животинушкой), в общем, жил человек с животным если и не как с совсем уж равным себе, но всё-таки более-менее как субъект с субъектом.
А потом приходит время обеда!
И человеку необходимо как-то внутренне извернуться, чтобы живое, дышащее, смотрящее своими окаянными очами существо превратить в съедобный и бездушный кусок мяса.
Ну и изворачивались мы веками и тысячелетиями, чтобы, значит, с одной стороны, и человечность свою не потерять, а с другой – с голоду не помереть. Выдумывали ритуалы всякие, песни пели, пляски плясали, извинялись, бывало, перед животным: “Ты уж прости нас, жизнь такая, сам знаешь, сегодня ты наша еда, а завтра мы – твоя. В одном мы с тобой круге жизни находимся и никуда друг от друга не денемся”.
Да, человеческая психика сложна. Мы не только вертимся в круге жизни, как остальные чувствующие существа, но ещё и осознаём себя в этом круге, исполненном противоречий и внутренних напряжений. И психика наша хоть и не железная, но всё-таки достаточно гибкая, а посему нашла она способ оставаться цельной – с помощью символических действий – ритуалов и церемоний.
Но сейчас, в современном мире, мы по разным причинам всё дальше уходим от традиционных ритуалов, и наш основной изворот теперь состоит в том, чтобы не помнить. Не помнить, что вот этот кусок мяса, аккуратно упакованный в целофан, ещё не так давно смотрел своими влажными воловьими очами и что-то там мычал на своём телячьем языке.
Ну и действительно, какая связь между этим красиво упакованным неживым объектом и дышащим субъектом со своей уникальной и неповторимой жизнью? Особенно если это даже не кусок сырого мяса, а готовая к употреблению колбаса или котлета.
Да, забывание, вытеснение и нежелание помнить о связи колбасы с жизнью – это сейчас наш основной способ извернуться и не рехнуться от всей сложности существования, в котором нам довелось коротать свои деньки.
Однако способ забывания чреват последствиями. Если что-то неожиданно заставляет человека вспомнить о существовании жизни в мясе, то порой для него это бывает буквально шоковым переживанием.
– Я слышал, у вас тут свежее мясо подают?
Официант ему:
– Да, добро пожаловать в “Дом Мяса”! Свежее нашего вы в городе не найдёте.
– Ну что же, мне, пожалуйста, рёбрышки молодого поросёнка.
– Прекрасный выбор! Только, вы знаете, у нас тут заведён такой порядок, что посетитель сам должен выбрать кусок мяса, который ему понравится, и сам же его себе и отрезать, – отвечает официант. – Мы предлагаем нашим гостям пережить наиболее полный опыт добротного ужина. Весь цикл, так сказать.
– О, отлично, – оживился клиент, – экая геймификация тут у вас!
– Да, своего рода. Мы заботимся о качестве.
Ну и пошли они выбирать кусочек. Заводит официант клиента в какую-то комнату, отделанную кафелем, надевает на него фартук, вкладывает в руки нож и уходит.
Мужик оглядывается, а в комнате свинья! Ну, такой молодой поросёнок, с рёбрышками, как он и хотел. Единственная проблема – поросёнок живой. Живой, и смотрит на мужика своими доверчивыми поросячьими глазками.
И мужик оказался не готов к полному циклу переживания добротного ужина. Попытался из комнаты выскользнуть, а дверь заперта! Тут он нож выбросил и давай свинью гладить, под подбородком щекотать да улыбаться ей. Отнёсся то есть к ней как к субъекту…
Но не тут-то было: забежали в комнату люди в белых халатах, да и зарезали поросёнка на глазах у мужика.
Потом уже, за столом, подали ему ароматно пахнущие поджаренные рёбрышки в тарелке. На этом фильм заканчивается, но, судя по растрёпанному виду, мужик после такого вот полного цикла переживания ужина таки сделался вегетарианцем. Слабак оказался, не справился с суровой реальностью!
Да, чтобы психика оставалась цельной, нам нужны какие-то символические способы, помогающие сознанию охватить, объять реальность жизни в её жестоких противоречиях. И ничего лучшего, чем ритуал, пока не придумано. Так что недаром наши предки пели, плясали и извинялись перед животным, прежде чем превращать его из субъекта в объект. Ну и перед боем на войне тоже молились.
Я вот, придерживаясь старых традиций, стараюсь при каждом приёме пищи незаметно для окружающих устраивать для себя такой ритуал. Разговариваю, то есть, с едой, благодарю всех живых существ за то, что погибли они не зря. Свиней-то и коров я стараюсь не есть, ибо не могу забыть их глаза, но яйца, рыбу и прочих гадов морских иногда употребляю, всё-таки некоторая удалённость на эволюционной лестнице помогает справляться с пристальным взглядом жизни, направленным тебе прямо в сердце. А уж сколько я загубил жизней морковок, баклажанов и помидоров – и не сосчитать!
Ну а что делать, надо же как-то справляться с чувствами! Вот и благодарю и извиняюсь и напоминаю нам обоим – баклажану и себе, что находимся мы в едином круге жизни и смерти и сегодня я тебя съем, а завтра сам посинею и сделаюсь едой для тебя.
Да, непросто это, ох непросто – жить, осознавая страдания других существ, испытывая эмпатию, и в то же время самому от голода не сгинуть. Но всё-таки как-то справляемся – кто через объятие противоречий, кто через сепарацию с чувствами.
Единственное, кто меня по-настоящему беспокоит, так это работники современных промышленных ферм и мясокомбинатов, где в силу самого устройства этих предприятий к животному невозможно относиться как к субъекту. Там все, включая животных и людей, являются частями бесконечного конвейера, частями огромной машины по переработке жизни в мясо. Что происходит с психикой этих людей? Что происходит с их сердцами?
Кстати, недавно мне прислали приглашение позаниматься медитацией с работниками мясокомбината. Я подумал: господи, что же случится с этими людьми, если они начнут соприкасаться со своими чувствами? Они же могут проснуться!
Но, к добру ли, ко злу ли, сотрудничество с мясокомбинатом у меня не состоялось. Слишком далеко я от них нахожусь – и в физическом пространстве, и в пространстве смыслов. Так что ко злу, конечно, козлу.
Ну, довольно о еде, сыты уже по горло. Про что ещё поговорим?
Я, Ты и Секс
Я давно заметил, что все стремятся во всем обвинить меня. Очевидно, они думают, что чувство вины меня украшает.
-Уинстон Черчилль
Про секс, конечно. Но про сексуальную объективацию, благодаря просветительской деятельности феминисток, все уже знают.
Понятно, как это работает: вот есть человек, во всей своей субъективной сложности, во всём своём сияющем бытии! Но одновременно с этим существует его довольно простой причиндал. И вожделею я не соприкосновения со всей сложностью человеческой в его глубочайшей бытийности, а простого причиндала, чтобы им удовлетворить нестерпимый свой половой зуд.
Я, – говорит матушка, – в тебя, сынок, зуд такой силы вложу, чтобы ты ради того, чтобы почесаться, был бы готов на подвиг и на смерть. Ну, знаешь, как паук – почесался, и тут же стал ужином для дамы своего сердца, об которую только что чесал свою страсть.
И всё это нужно, чтобы я – жизнь, природа, мать твоя, продолжалась!
А стимулировать твой зуд мы будем вот этими причиндалами. Точнее, даже не ими самими, а лишь фантазиями о них, ибо как только они станут полностью тебе доступны, поиграв с ними какое-то время, ты постепенно потеряешь к ним интерес и начнёшь фанатазировать о новых причандалах, по сути ничем не отличающихся от старых, но расположенных на других телах и пока ещё тобою нечёсанных.
В этом-то и будет всё дело – в новизне!
Против природы не попрёшь. Раз она сказала, мы всё выполняем и поклоняемся причиндалам.
Мне вот знаете, как тяжело приходится, живя на курорте. У нас же тут с мая по октябрь выставка причиндалов на пляже, а я, между прочим, каждый день мимо этой выставки хожу на рынок за продуктами. Иду, фокусируюсь на шагах, на ласковых отблесках моря, на проплывающих в небе облаках, на обшарпанной архитектуре нашего городка… и вдруг замечаю, что глаз мой как-то сам собой начинает косить, косить, косить… И вот уже глядя искоса, низко голову наклоня, я занимаюсь тем, что выхватываю взглядом особо выдающиеся причиндалы на пляжной выставке.
И хочется крикнуть на весь пляж: “Не виноватый я, уважаемые женщины, это всё она – мать! Природа принуждает меня объективировать вас и выделять из всего богатства ваших натур лишь выдающиеся причиндалы!”
Но не кричу, сдерживаюсь. Смиренно возвращаю свой взгляд к солнечным бликам, облакам, к распахнутому передо мной пространству… в которое, кстати, органично вписываются и все причиндалы – чем, в конце концов, они хуже облаков? Такие же эфемерные, такие же ускользающие, такие же неухватимые и такие же не принадлежащие мне. А безмерное пространство жизни включает в себя всё-всё-всё.
В общем, с сексуальной объективацией всё понятно: если мать наша природа, то отец – контекст, и человек, наделённый разумом и совестью, сможет отличить ситуацию, когда уместно объективировать, а когда сквозь причиндалы необходимо разглядеть человека во всей его сложности, глубине… и таки да – полноте.
Я, Ты и Вещь
Отношение — это мелочь, которая многое меняет.
-Уинстон Черчилль
Что хорошо и правильно – встречаться не с функцией, а с бытием человека – официанта там или сантехника, – это более-менее всем понятно. Ну, как минимум тем, кто сейчас читает этот текст, – вам то есть.
Но вот как с вещами быть? Они-то объекты, они-то функции!
Знаете, в Буддизме, в абсолютно разных его ветвях и отростках, принято говорить о чувствующих существах и их освобождении от утомительного круга сансары.
Бодхисаттвы так прямо и говорят:
Но если есть чувствующие существа, то, наверное, есть и бесчувственные?
Ну, это как деление на живую и неживую природу. Помните, нас этому учили в начальных классах средней школы:
“Все объекты живой природы обладают важными качествами: они рождаются, растут, питаются, дышат, передвигаются, умирают. Для жизни им необходима пища, тепло, вода, воздух.
С объектами неживой природы не происходят никакие изменения в течение многих десятков и сотен лет. Они не дышат, не размножаются и не питаются. Их размер может увеличиться или уменьшиться, они могут передвигаться в пространстве, но только под влиянием внешних факторов. Поскольку они не рождаются, то никогда и не умирают”.
– С сайта “Образовака”
Да, вот так примерно мы и выучиваем в детстве азбучные истины: вот кот, он живой и чувствующий, а вот камень, он неживой и бесчувственный. И артефакты тоже: стол, стул, телефон, компьтер – все неживые и все сплошь бесчувственные, просто функции, для моего удобства и развлечения.
Хмм… а как насчёт всех этих виртуальных помощников: Сири, Алекса, Алисы, как насчёт новых мировых звёзд – роботов Асимо, Софии, Альберта Хумо, Хармони?
“Ну, это же алгоритмы, это же мы их создали. Это как часы с кукушкой, только сложнее, но по сути те же шестерёнки, просто теперь цифровые”, – успокаиваем мы себя логичными доводами разума.
Однако сердце почему-то не слишком верит этим доводам. Вздрагивает оно и замирает при виде Софии, а при виде пляшущего Асимо начинает биться невпопад. А уж при встрече с Хармони и вовсе начинает путаться, ибо, с одной стороны, эта Гармония слишком похожа на человека, личность, субъект, а с другой, специально создана для сексуальных утех и буквально предназначена для объективации. Всеми своими выдающимися причиндалами взывает она: “Объективируй меня, я твоя сексуальная игрушка!”
От таких отношений не только сердце сбивается с ритма, но и голова идёт кругом.
Субъективируй меня
Мы придаем форму нашим зданиям, а потом они придают форму нам.
-Уинстон Черчилль
А я вот, знаете ли, в последние годы, присматриваясь к предметам обихода, всё чаще замечаю в них… как бы это сказать… личность? Субъект? Нет, скорее бытие.
Да, стул, может быть, и не принц Гамлет, стул не вопрошает патетически, быть ему или не быть. Однако эта молчаливость стула никак не отменяет его фактическое бытие. Стул есть, он присутствует! Когда-то он родился, теперь живёт, и когда-нибудь непременно умрёт – прямо как я или вы.
Что с того, что родился он не тем способом, что мы с вами? Разве это даёт нам право принижать его бытийственность? В конце концов, в семьях плотников порой появляются удивительные существа, оказывающие потом огромное влияние на культуры и народы.
Иметь или Быть
Копить деньги — вещь полезная, особенно если это уже сделали ваши родители.
-Уинстон Черчилль
Эрих Фромм в своей книге “Иметь или быть” рассматривает эти два понятия, вынесенные на обложку, как доминанты в сознании – вы смотрите на жизнь либо с точки зрения “иметь”, либо с точки зрения “быть”. Например, он указывал на то, как сам язык описания реальности выражает установку на обладание, даже в тех случаях, когда она не имеет смысла:
“Приведём типичный, хотя, возможно, и несколько утрированный пример из современного языка.
Представим себе, что некто, нуждающийся в консультации психоаналитика, начинает свою беседу с ним таким образом: “Доктор, у меня есть проблема, у меня бессонница. Я имею прекрасный дом, чудесных детей, у меня счастливый брак, но я испытываю беспокойство”.
Вероятно, несколько десятков лет тому назад этот пациент сказал бы “я обеспокоен” вместо “у меня есть проблема”, “я не могу заснуть” вместо “у меня бессонница”, “я счастлив в браке” вместо “у меня счастливый брак”.
Современный речевой стиль свидетельствует о наличии большой степени отчуждения.
Когда я говорю “у меня есть проблема” вместо “я обеспокоен”, субъективный опыт как бы исключается: “я” как субъект переживания заменяется на объект обладания. Я преобразовал своё чувство в некий объект, которым я владею, а именно в проблему.
Но слово “проблема” – это абстрактное обозначение всякого рода трудностей, с которыми мы сталкиваемся. Я не могу иметь проблему, потому что это не вещь, которой можно обладать, в то время как проблема мною владеть может.
Другими словами, я сам себя превратил в “проблему”, и теперь моё творение владеет мною. Подобный способ выражаться свидетельствует о скрытом, бессознательном отчуждении…”
“… Рассмотрим ещё один пример: выражение “У меня большая любовь к вам”. Это выражение бессмысленно, так как любовь – это не вещь, которой можно обладать, а процесс, определённая внутренняя деятельность, субъектом которой является сам человек. Я могу любить, могу быть влюблённым, но, любя, я ничем не обладаю.
В действительности, чем меньше я имею, тем больше я способен любить”.
– Эрих Фромм “Иметь или быть”
Ну что, видите возникающую тут проблему, которой мы, конечно, не можем обладать? Противоречие видите?
С одной стороны, как я говорил в самом начале этого эссе, объективация – важный для нас процесс, позволяющий не сливаться с внутренними переживаниями, а исследовать их, отпускать и выбирать, осознавая себя как субъекта, хоть и вмещающего в себя все эти переживания, но тем не менее способного не зависеть от них на 100%.
С другой же стороны, тут нас поджидает опасность отчуждения от этих переживаний, а когда мы отчуждаемся, мы в какой-то степени перестаём чувствовать, перестаём переживать, мы переходим из разряда чувствующих существ в разряд бесчувственных (пусть и в небольшой области жизни).
Много лет вращаясь в “медитивных кругах”, я замечаю, что одна из ловушек, в которую могут попасть особо упорные медитаторы, – это как раз отчуждение.
Когда мы культивируем так называемую равностность или уравновешенность, бывает, что она перерастает в холодность и равнодушие. Самый крайний пример такого отчуждения от чувств я встретил в одном документальном фильме, посвящённом геноциду в Камбодже.
Один из соратников Пол Пота, восхищаясь им, сравнивал его с Буддой, говоря, что Пол Пот, мол, достиг некоего “высшего уровня сознания”, в котором он был полностью нейтрален и ничто не могло его взволновать.
То есть уничтожение трети населения небольшой страны (своей родной страны) не могло слишком взволновать Пол Пота. Дело есть дело, в конце концов, а сантименты только мешают хорошо выполнять дело – дело очищения страны от всех вредных элементов.
Надеюсь, вы знаете ответ.
Бесчувственные существа учат Дхарме
Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат.
-Уинстон Черчилль
Учитель дзэн Догэн был большим любителем поиграть словами, поэтому переводчикам его текстов на другие языки приходится нелегко.
К примеру, вот несколько вариантов перевода его эссе “Мудзё сеппо” на английский с моими параллельными переводами на русский:
Insentient beings speak Dharma. (Бесчувственные существа вещают Дхарму.)
The insentient preach the Dharma. (Бесчувственные проповедуют Дхарму.)
On the dharma that non-sentient beings express. (О Дхарме, которую выражают неразумные (нечувствующие) существа.)
The non-emotional preaches the dharma. (Безэмоциональные проповедуют Дхарму.)
Видите, какое разнообразие?
Однако при всём множестве вариантов перевода мы можем уловить смысл этого названия: существа, определяемые нами к ничего не чувствующим, к неразумным и неживым, могут чему-то нас научить.
Научить буддийской Дхарме (учению).
Эссе это, как и большинство других эссе Догэна, запутано, витиевато и поэтично, и в нём есть такой диалог:
Однажды ученик спросил учителя дзэн Наньо Эчу:
– Могут ли нечувствующие существа действительно понимать и объяснять Дхарму?
– Они объясняют её непрерывно и постоянно, – ответил ему Эчу.
– Но я не слышу этих объяснений.
– Ну, если ты не слышишь, это ещё не значит, что и другие тоже не слышат.
Там есть продолжение диалога; он, как и большинство дзэнских диалогов, довольно странный, однако лично мне начала вполне достаточно.
Как же я понимаю этот разговор? Представлю своё понимание тоже в виде диалога – диалога моего внутреннего ученика с внутренним же учителем:
– Нечувствующие существа объясняют Дхарму непрерывно.
– Как они это делают? На каком языке?
– Если я правильно разбираю их шёпот, то на языке бытия. Они просто есть, и существование, воплощённость, бытие и есть их язык.
– А что же они говорят в своём безостановочном объяснении?
– Хм… лично я слышу послание, что всякое бытие ценно, – это и есть Дхарма.
– Ну хорошо, хорошо, а как же можно услышать эту Дхарму нечувствующих существ?
– Есть одно условие: сначала нужно заткнуться самому. Ибо невозможно одновременно болтать и слушать другого.
– Так чем отличается Будда от Пол Пота?
– На мой взгляд, уважением к Бытию.
Если хотите, вы можете вступить в Облачную Сангху, для поддержания жизни свой практики жизни, в повседневной жизни.
Расписание моих программ:
Всего вам доброго, и надеюсь, до следующих встреч.
И помните: в каждое мгновение у вас есть выбор – сделайте лучший.
А теперь идите и медитируйте!
